Петербургский ковчег - Сергей Михайлович Зайцев

Красавицы не замечали Милодоры. Когда Милодора, поддерживаемая Аполлоном под локоть, проходила мимо, красавицы отворачивались от нее и начинали усиленно работать веерами — будто им становилось душно, будто у них отнимали воздух.

Но это были мелкие стрелы, которые не достигали цели. Аполлона радовало, как естественно держалась Милодора, как не трогали ее эти очевидные знаки невнимания; спокойствие Милодоры как бы демонстрировало ее уверенность и силу.

Милодора вдруг сжала Аполлону запястье.

Смотрите-ка! Кто это?.. — и она указала глазами в сторону двух прохаживающихся дам.

В этих дамах Аполлон не увидел ничего примечательного, к тому же он не был с ними знаком.

Милодора обратила к нему удивленный взгляд:

Там, у колонны... Как бы в тени...

И тут Аполлон заметил Карнизова. Тот стоял, прислонившись плечом к колонне, и разглядывал публику. Аполлон понял, чье знакомое лицо он увидел на мгновение в зале. Да, это было лицо Карнизова...

Милодора отчего-то встревожилась:

Странно. И он тут... — она даже приостановилась, будто намеревалась повернуться и пойти в другую сторону. — Он как-то говорил, что подчиняется военному губернатору. Должно быть, губернатор пригласил его сюда. Уйдем...

Но Карнизов уже заметил их. Точнее было бы сказать — заметил Милодору, — поскольку на Аполлона поручик даже не взглянул. Поручик по-прежнему очень выразительно не замечал Аполлона... И вот сейчас Карнизов, так и прилепившись к Милодоре взглядом, шел к ней.

Когда поручик подошел ближе, и Милодора могла видеть его глаза, она, к своему удивлению, не нашла в его глазах обычного почтения. Глаза Карнизова были холодны. А в губах его затаилась некая язвительность.

Милодора не видела причин этой странной перемене и оставалась с Карнизовым как всегда любезной:

Вы?..

Сударыня, я наблюдал за вами. Вы — прекраснейшая из дам, — сказал Карнизов холодно.

Вот как... — вскинула брови Милодора, догадываясь, что поручик еще не все сказал и не следует сразу таять под этим комплиментом.

Да, сударыня. На вас смотрит государь... — при этом поручик так сжал зубы, что отчетливо обозначились желваки. — А вы смотрите на кого?..

На кого?.. — Милодора тут вспыхнула, но скорее от смущения, чем от негодования.

Аполлону было не по душе такое развитие событий, он хмуро посмотрел на Карнизова:

А вам что за дело?.. Объяснитесь...

Карнизов даже не взглянул на него, по-прежнему обращался только к Милодоре:

— Кабы вы были одна. Но с этим...

Это было уж слишком!

Аполлон с самых детских лет, — может, лет с одиннадцати-двенадцати — ощущал в себе постоянное присутствие другого человека. Аполлон, тихий добрый мальчик, почему-то всегда знал, что в нем, где-то в самых потайных уголках, живет человек со злыми глазами. Этот человек был похож на него лицом, вкусами, устремлениями и даже мечтами; у них только одно было различие — характер; и это различие иногда проявлялось в глазах. Аполлон в детстве был ленив, как многие славянские дети, был недостаточно сообразителен, хотя и тонко организован, был слаб физически (сверстники и даже младшие нередко обижали его). Но в нем жил человек со злыми глазами, и Аполлон с течением лет становился горделивым, обидчивым и отчаянно честолюбивым. Аполлон знал, что когда-нибудь этот человек в нем проявится вполне (в глубине души даже побаивался этого). И тогда он накажет всех обидчиков... Со временем так и произошло. Аполлон быстро развился физически и стало однажды очень напоминать своего героического предка, современника царя Петра, и проявился человек со злыми глазами. Но проявился этот человек постепенно. И постепенно же оттеснял он мальчика с добрым и глазами. Хотя и не вытеснил полностью: осталась добрая основа. Эта добрая основа чувствовалась даже при злом блеске в глазах. Наверное, поэтому к новому Аполлону, закаленному и воспитанному его внутренним злым человеком, всегда тянулись все униженные, слабые, болезные, увечные, обиженные. Они чувствовали в нем защиту. И не ошибались — находили ее... Аполлон походил по России. К нему тянулись многие люди, среди которых были и татары, и евреи, и чухонцы, и черкесы... Открывали ему душу, безбоязненно делились сокровенным. И он ко всем относился с ровностью и чутким сердцем... Человек со злыми глазами сделал из Аполлона — вялого боязливого мальчика — человека сильного, волевого, способного многих повести за собой, способного заставить себя и других совершить нечто выдающееся, трудиться, творить...

...И сейчас этот человек тяжело посмотрел на Карнизова.

Когда Аполлон собрался уж дать поручику пощечину, Милодора это поняла. Милодора устремила к Аполлону умоляющий взгляд. Меньше всего ей был нужен сейчас скандал — она ведь и без того пользовалась дурной, хотя и незаслуженной, славой в свете. А если сейчас Аполлон должным образом ответит на оскорбление и даст наглецу звонкую пощечину, и этим устроит новый спектакль (на сей раз с русской труппой, играющей хорошо) для публики, спешащей обратиться к Милодоре спиной, то уже в ближайшие дни Милодору в кулуарах с грязью смешают, и образ ее не обелит ни вельможный граф Н., ни сам государь.

Аполлон понял взгляд Милодоры и опустил руку, которая было поднялась.

Подхватив Милодору под локоть, Аполлон увлек ее в сторону, а поворачиваясь, как бы невзначай, задел плечом Карнизова — да так сильно, что тот пошатнулся.

У Карнизова побледнели губы.

Ты еще пожалеешь!.. — прошипел он в спину Аполлону.

Но Аполлон не оглянулся: он не слышал Карнизова — примерно так, как тот минуту назад его не видел.

На следующий день рано поутру (а Милодора предпочитала работать утром, на свежую голову) после краткого решительного стука в кабинет вошел поручик Карнизов. Он был, как всегда, свеж, чисто выбрит и гладко причесан, имел опрятный бодрый вид, и сапоги его сверкали.

После вчерашнего происшествия в опере Милодора не ожидала увидеть поручика у себя в кабинете. Брови у нее удивленно поднялись.

Да, да... Это я, сударыня, — начал Карнизов несколько натянутым голосом. — И спешу к вам с извинениями. Глупо все как-то получилось. Сам не пойму, что на меня нашло... Утратил выдержку, когда увидел вас с этим...

Не будем продолжать, — перебила Милодора, голос у нее был прохладный. — Ваши извинения приняты. Тем более, что ничего дурного вчера не произошло. И слава Богу!

Вы ведь слышали, как я сказал... — поручик был намерен довести дело до конца.

Слова иногда бывают слишком легковесными, чтобы еще обращать на них внимание. Они отзвучат и больше не возвращаются... Будем считать, что эти необдуманные слова канули в Лету. Или в Неву, если хотите...

Милодора слегка заволновалась при появлении Карнизова, и краска бросилась ей в лицо. К человеку этому она и раньше чувствовала некую неприязнь, а после вчерашней встречи в театре неприязнь эта только усилилась. И ничего с ней Милодора поделать не могла, впрочем, и не желала.