Путешествие вокруг света на корабле «Бигль» - Чарльз Роберт Дарвин

Существование в Южной Америке ископаемой лошади, мастодонта, полорогого жвачного животного, обнаруженного гг. Лундом и Клаузеном в бразильских пещерах, и, быть может, слона** – факты в высшей степени интересные с точки зрения географического распределения животных. Если мы разделим современную Америку не по Панамскому перешейку, а по линии, проходящей в южной части Мексики*** по 20-й параллели, где обширное плоскогорье служит препятствием миграции видов, воздействуя на климат и образуя широкую преграду, перерезаемую кое-где долинами и спускающуюся вниз у изрезанного побережья, то получим две зоологические провинции – Северную и Южную Америку, представляющие резкий контраст между собой.

Только каких-нибудь несколько видов перебралось через этот барьер, и можно считать, что они пришли с юга, например пума, опоссум, кинкажу и пекари. Для Южной Америки характерны многие ей одной свойственные грызуны, семейство обезьян, лама, пекари, тапир, опоссумы и особенно несколько родов отряда неполнозубых (Edentata), куда входят ленивцы, муравьеды и броненосцы. С другой стороны, для Северной Америки характерны (оставляя в стороне немногие кочующие виды) многочисленные ей одной свойственные грызуны и четыре рода полорогих животных (бык, овца, козел и антилопа), тогда как в Южной Америке из этого последнего большого подразделения не известно ни одного вида.

В прошлом – правда, уже в тот период, когда появилась большая часть ныне живущих моллюсков, – в Северной Америке водились помимо полорогих животных слон, мастодонт, лошадь и три рода Edentata, а именно мегатерий, мегалоникс и милодон. Примерно в то же время (как о том свидетельствуют раковины в Байя-Бланке) в Южной Америке жили, как мы только что видели, мастодонт, лошадь, полорогое жвачное и те же самые три рода (наряду с еще несколькими) Edentata. Отсюда ясно видно, что уже в недавний геологический период общими для Северной и Южной Америки были эти несколько родов, и провинции эти тогда стояли гораздо ближе друг к другу по характеру своих наземных обитателей, чем в наше время.

Чем больше я размышляю об этом обстоятельстве, тем более интересным оно мне кажется; я не знаю ни одного другого примера, когда мы могли бы почти точно отметить время и способ распадения одной громадной области на две четко очерченные зоологические провинции. Геолог, вполне осознавший те громадные колебания уровня земной коры, которые произошли в недавние периоды, не задумался бы предположить, что причина нынешнего зоологического разделения Северной и Южной Америки кроется в недавнем поднятии Мексиканского плоскогорья или, что более вероятно, в недавнем опускании суши в Вест-Индском архипелаге. Южноамериканский характер вестиндских млекопитающих* указывает, по-видимому, на то, что архипелаг этот был некогда соединен с южным материком, а впоследствии оказался областью опускания.

Когда в Америке, особенно в Северной Америке, водились слоны, мастодонты, лошадь и полорогие жвачные, она была гораздо ближе в зоологическом отношении к умеренным областям Европы и Азии, чем теперь. Поскольку остатки представителей этих родов находят по обе стороны Берингова пролива** и на равнинах Сибири, то в северо-западной окраине Северной Америки нам приходится видеть бывшее связующее звено между Старым и так называемым Новым Светом.

А поскольку так много видов, как существующих, так и вымерших, тех же родов живет и жило прежде и в Старом Свете, то всего вероятнее, что североамериканские слоны, мастодонты, лошадь и полорогие жвачные переселились из Сибири в Северную Америку по опустившейся впоследствии суше около Берингова пролива, а отсюда – по опустившейся впоследствии суше Вест-Индии – в Южную Америку, где с течением времени смешались с формами, характерными для этого южного материка, и вымерли.

Во время путешествия по стране мне приходилось слышать несколько живых описаний последствий недавней великой засухи; рассказ о ней может пролить некоторый свет на вопрос, почему иногда находят погребенными вместе огромные количества самых разнообразных животных. Период с 1827 по 1832 г. называют gran seco – великой засухой. За это время выпало так мало осадков, что вся растительность, даже чертополох, пропала, ручьи пересохли, и вся страна приобрела вид пыльной большой дороги. Особенно сильна была засуха в северной части провинции Буэнос-Айрес и южной части Санта-Фе.

Огромное количество птиц, диких зверей, рогатого скота и лошадей погибло от недостатка пищи и воды. Один человек рассказывал мне, что во двор его повадился ходить олень – к колодцу, который он вынужден был вырыть, чтобы обеспечить свою семью водой, – а куропатки едва в силах были улетать от преследования. По самой низкой оценке, потери крупного рогатого скота в одной только провинции Буэнос-Айрес составили один миллион голов. У одного скотовладельца в Сан-Педро накануне засухи было 20 тысяч голов крупного рогатого скота, а к концу ее не осталось ничего. Сан-Педро лежит посреди прекраснейшей местности, которая даже теперь опять изобилует животными; но под конец великой засухи для пропитания жителей на судах привозили живой скот.

Животные разбегались с эстансий и, уходя далеко на юг, скоплялись и смешивались в таких количествах, что из Буэнос-Айреса направили правительственную комиссию для разрешения споров между владельцами. Сэр Вудбайн Париш сообщил мне о другом, более любопытном источнике споров: земля так долго была сухой и поднялись такие количества пыли, что межи в этой открытой местности стерлись, и люди не могли разобраться в границах своих поместий.

Один очевидец передавал мне, что скот тысячными стадами бросался в Парану, но, истощенный от голода, был не в силах выкарабкаться на илистые берега и тонул. Рукав реки, протекающий у Сан-Педро, был до того переполнен гниющими трупами, что, как говорил мне капитан одного судна, по реке нельзя было плыть из-за вони. Без сомнения, в реке погибли таким образом сотни тысяч животных; их разложившиеся трупы видели плывущими вниз по течению, и многие, по всей вероятности, погрузились на дно эстуария Ла-Платы. Все небольшие реки стали чрезвычайно солеными, и это вызвало смерть больших количеств животных в определенных местах, ибо животное, напившись такой воды, погибает.

Азара^[143] описывает подобный случай: дикие лошади неистово устремились в болота, и тех, что примчались первыми, опрокидывали и давили следующие. Он добавляет, что не раз видел трупы погибших таким образом диких лошадей, и их бывало больше тысячи. Я заметил, что дно мелких речушек в пампасах бывало выстлано брекчией^[144] из костей, но это скорее результат постепенного отложения, чем какой-нибудь единовременной гибели животных. За засухой 1827–1832 гг. последовал период обильных дождей, которые привели к большим наводнениям. Поэтому почти не приходится сомневаться в том, что тысячи скелетов были погребены под наносами на следующий же год.