Царь Саул - Валентин Пронин

— Зачем на тебе праздничная одежда? — спрашивал Добид Оцема. — И с чего я вдруг понадобился отцу?

— А с того понадобился. К нам в дом приехал из Рамафаима сим первосвященник Шомуэл, во как!

— Ой-бой, ваал-баал! Рассказывай сейчас же! — взволновался необычным известием Добид.

Пока они ехали до Бет-Лехема, брат подробно рассказал, что сегодня утром, в одной повозке, со слугой и каким-то человеком, имеющим у пояса меч, явился прозорливец божий, первосвященник.

Одет он был просто, как средний горожанин: никаких дорогих риз, никаких украшений. Сзади повозки привязана за шею верёвкой упитанная телица с лоснящейся вычищенной шкурой. Старейшины Бет-Лехема, зная суровый нрав, гневливость и требовательность бывшего судьи, встретили его у ворот не без трепета. Боялись, найдёт у них первосвященник грехи или недоимки в обеспечении жертвоприношений.

Однако Шомуэл поговорил с ними благодушно и ни в чём их не упрекнул. Сказал только, что приехал к почтенному бетлехемцу Ешше для освящения дома. Старейшины растерялись от неожиданности. Почему какому-то Ешше такая честь, такое благоволение? Они показали Шомуэлу нужный ему дом и уладились.

Ешше со всеми домочадцами встретил первосвященника у порога. Проводил старца в главное помещение, усадил на подушки и стоял перед ним, ожидая разъясняющих его приезд слов.

— Мой приход мирен, — сказал Шомуэл с приветливой улыбкой. — Я прибыл к вам для жертвоприношений богу.

Освятил Шомуэл самого Ешше, его дом, его сыновей и домочадцев. И пригласил их к жертве. Завели во двор приведённую из Рамафаима телицу, зарезали её, и первосвященник совершил обряд жертвоприношения.

После чего все вошли в дом, а слуги уже готовили обед, несли кувшины с вином, овощи, хлеб, медовые лепёшки, напиток из чернослива и фиников.

Шомуэл сел в углу на подушки. Он попросил Ешше подвести к нему поочерёдно всех сыновей. Сначала первосвященник разговаривал с тремя старшими — бородатыми, женатыми мужчинами Элабом, Анидабом и Шаммой. Беседуя с ними, он внимательно вглядывался в их лица, задавал вопросы полные житейского и божественного смысла. Немного смущаясь, они отвечали ему как могли.

Шомуэл с улыбкой отпустил их и подозвал средних братьев Радду и Оцема. По окончании разговора первосвященник ласково кивнул юношам, но заметно обеспокоился.

— Разве у тебя больше нет сыновей? — обратился он к Ешше.

— Есть ещё один, его зовут Добид. Он пасёт овец с нашим рабом неподалёку от города, — сказал Ешше.

— Скорее пошли за ним, ибо мы не сядем обедать, доколе его не будет с нами, — обрадовался чему-то Шомуэл.

Ешше сообразил, что дело, которое привело первосвященника в его скромный дом, не совсем обычное. Да и само появление Шомуэла у ворот Бет-Лехема без сопровождения левитов и стражи наводило на разные мысли. «И зачем ему мой младший сын, почти мальчик? — спрашивал себя неглупый расчётливый юдей. — Всё это очень странно». Он послал Оцема на ослике за Добидом.

Вот так (или близко к тому) объяснил Оцем брату его срочную надобность в отцовском доме. Как только Добит приехал, ему было велено надеть праздничный наряд, умыться и причёсан, волосы.

Пролетело ещё немного времени. Белокурый подросток в светло-сиреневой тунике предстал перед первосвященником.

Зрачки усталых старческих глаз Шомуэла расширились. Ом словно увидел не скромного подростка в приличном и чистом, но бедном одеянии. Ему показалось, что туника Добида покрылась золотым шитьём. Тонкую полудетскую шею обвило драгоценное ожерелье. Белая накидка превратилась в пурпуровую мантию из сидонского виссона, у лакированного пояса возник в узорчатых ножнах меч. А на белокурых с рыжиной кудрях засиял золотой венец.

Что это, его привычное к ярким картинам, пламенное воображение прозорливца? Или явилось предуказание Ягбе? Иногда первосвященник сам сомневался в своих видениях.

Шомуэл опустил веки, прикрыв выпуклые глазные яблоки. Потом поднял их и встретил взгляд Добида. Красивые серые спокойные глаза. Правильное лицо, совсем лишённое резких и страстных черт смуглого хебрая. Наивное и безмятежное лицо пастушка, чуть обветренное ветром жарких просторов. Однако скрывалось в этой тихой улыбке и спокойных глазах что-то неопределимо значительное, как будто Добид догадывался о внимании божественной воли к его простенькой жизни.

Снова начал старец свои расспросы, и поначалу они казались такими же, какие задавались старшим братьям.

— Сколько ты прожил, Добид, по воле бога?

Добит слегка замешкался, соображая. Число прожитых им лет не особенно его занимало. Он помнил, что детство его сменилось понятием отрочества^[54] не так давно. Сколько же он сосчитал прошедших севов и жатв, зим и вёсен, полузапретных встреч воскресающего Таммуза (Думузи) и богоданных праздников исхода Эшраэля из Мицраима? Кажется...

— Четырнадцать или пятнадцать лет мне, господин, — вежливо улыбнулся Добид.

— В жатву будет шестнадцать, — уточнил Ешше, находившийся поблизости.

— Все присутствующие расслабленно усмехнулись ранней юности человека, заинтересовавшего почему-то первосвященника. Тем более расспросы эти происходили после обильного праздничного обеда, когда окончившие трапезу уже ублажили себя сочным мясом жертвенной телицы и другими кушаньями, принесёнными на разостланную по низкому столу скатерть. Воздали должное и хорошему местному вину из синего винограда.

— Ты пасёшь овец целыми днями? — вопрошал старик, лукаво притеняя тяжёлыми веками острые зрачки.

— Да, чаще пасу я. Со мной раб Шигон.

— А что ты ещё умеешь?

— Я метко кидаю камни пращой.

— О, это не маловажно для мужчины. А ещё?

— Я не боюсь ни волка, ни медведя. Я не трушу, когда леи появляется вблизи стада.

— И как же ты поступаешь в этом случае?

— Я ору на него во всё горло и размахиваю палкой.

— А он?

— Лев не любит человечьего крика, он уходит.

— У тебя твёрдое сердце. Ты не робок, это хорошо.

Ешше счёл нужным вмешаться и добавить несколько сведении для умножения достоинств меньшого сына.

— Целых пять лет Добид ходил к почтенному левиту Ханании, — сказал он. — Жрец объяснял ему божественные заповеди нашей веры. Показал, как наносятся на вощёную дощечку или глиняную таблицу клинышки-письмена, чтобы читать имя владельца на тавре животного, которое продают на рынке. Левит Ханания научил Добида петь и играть на арфе.

— Тогда спой и сыграй нам, Добид, — оживлённо произнёс Шомуэл.

Ешше засуетился. Добида он удержал перед лицом первосвященника, а Оцема послал принести арфу. Сыновья хозяина разместились позади Добида полукругом, поджав под себя ноги. Также сделал Оцем, принёсший небольшой деревянный инструмент с восемью натянутыми жильными струнами. Колки на арфе сияли бронзой, а деревянный изгиб украшен был кусочками перламутра.