Консервативная революция в Германии 1918-1932 - Армин Молер

Национально-революционные воззрения берут своё начало из войны. По этой причине их можно было бы наряду с прочими характеристиками обозначить как «солдатский национализм». Внезапное крушение мира — это перовое переживание в осознанной жизни, с которым столкнулись будущие национал-революционеры. Их будущий путь был предопределен этим крушением. Он прошел через поля сражений во Фландрии и на Сомме. Он также прошел по незримым полям сражений, на которых духовное устройство Запада было изничтожено в пыль. Национал-революционеры не стремились вернуться в старый, традиционный мир. Они воплощали собой «новый революционный тип», они были подлинными носителями «немецкого нигилизма». С печальным воодушевлением они подтверждают запущенный прогрессистским мышлением цивилизаторский механизм — механизм, который доведет до конца этот процесс раздробления.

Так на каком основании мы включаем их в лагерь «Консервативной революции»? Несмотря на сильные дискуссии, которые велись между отдельными группами, что было вызвано обозначенными выше различиями, подобное причисление является логичным, так как национал-революционеры ставили перед собой самую, что ни на есть «консервативную» цель: бегство из «линейного» времени, которое делит всё на множество обесцененных моментов, и возвращение в насыщенный миг, в котором воссоздается целостность. Национально-революционные воззрения описаны в книге Франца Шуавекера «Единожды немцы», которая увидела свет в 1931 году. В ней цель была обозначена как «жизнь над всем разобщенным, а затем суммируемое в массе существование, жизнь великого единства». Также у национал-революционеров речь идет о том, чтобы привести бытие к решающему единению: «История, мир и нация должны восприниматься не как последний закон человека, но как высший закон, который мы готовимся исполнить в Германии».

Подобный путь значительно отделяет национал-революционеров от прочих консервативнореволюционных групп. Они не хотят скрыться от бега времени, но набрать скорость, чтобы приблизить «перелом». Этот процесс уже описывался выше. В принципе мы имеем не что иное, как намерение бороться с миром прогресса его же собственным оружием. Шау-векер заявляет об этом вполне отчетливо: «Тогда это время только для того, чтобы уничтожать. Но, чтобы уничтожить, сначала нужно изучить. Иначе станете жертвой... Нужно полностью себе подчинить технику, отработав работу в ней до самых мелочей. Тогда она больше не будет проблемой, а всего лишь очевидным явлением, более не вызывающим удивления. Восхищение аппаратурой — опасно. Она не заслуживает восхищения, она должна всего лишь использоваться. И более ничего». Эти слова Шаувекера показывают, что национал-революционеры делали почти всё то же самое, что и приверженцы прогресса, но при этом подразумевали совершенно иное.

Еще более очевидно желание вырваться из «линейного» мира отражено Шаувекером в следующем предложении: «Немец радуется упадку, так как он омолаживают его; он спокойно относится к поражениям, так как не гарантируют ничего иного кроме как возможность одержать победу». На основе вышеизложенного мы знаем, что подобное уничтожение приводит к повторному рождению. Мы чувствуем, что подобные убеждения, в конечном счете, основываются на вере. «Она предписывает всё, центр тяжести в вере и всё происходит из веры».

Тем не менее, данная вера базируется не из расовых или ландшафтных истоков, как случилось с фёлькише, и не на исторически обоснованной структуре как у младо-консерваторов. Она обладает «более современными», «более динамичными» чертами: «Сегодня имеется немецкая мистика. Она происходит из войны, которая была великим легендарным и даже мифическим событием. Мы сражались против мира. В то время, как мы проиграли войну, мы выиграли мир. В то время как мы потерпели поражение, мы стали сопричастными к предпосылкам будущего триумфа. Война и всё то, что прибыло из неё, была только чисткой и дорогой по миру». Неопределенность этой веры выражается также в том, что она занимается вещами, которые в прочих группах лишены четких очертаний, являются совершенно аморфными: «Если только нация без начала и без конца, если только она едина в своем происхождении в своих целях, то нация пребывает в Боге, а Бог — в нации. Тогда немецкость станет религией. Тогда немецкое — это вера».

У каждого слова в «Консервативной революции» есть свое значение. У фёлькише превыше всего «народ», у младоконсерваторов — «империя». Какое же слово у национал-революционеров? У них чаще всего звучит слово «нация». По этой причине эту группу можно было бы назвать не только «солдатский национализм», но и «новый национализм». «Новый» подразумевает отстранение от прежнего национализма, который ориентирован на простого человека и связан с негативно задуманным словом «патриотизм». Однако здесь слово «нация» принимает совершенно иной смысл, нежели в старом государственном мышлении.

Это делают очевидным цитаты, приведенные из книги Шаувекера. От наименования четко установленной в государстве народности он переходит к более неопределенной характеристике «пребывающая в движении». Эта мысль становится более понятной, если привести место, где он говорит о войне: «Я говорю: действительность и вера рухнули. Я говорю: инстинкт и познание рухнули. Я говорю: природа и дух были. И что же я говорю вместе с тем? Я говорю: здесь внезапно возникла нация». Интерпретация войны у Хуго Фишера во многом аналогична. Подобно тому, как у национал-революционеров происходит трансформация слова «нация», меняется и слово «империя».

По этой причине подлинным «ключевым словом» у этой группы нам видится «движение», которое используется также для обозначения отдельных национально-революционных соединений («движение Сопротивления» Эрнста Никиша). Пожалуй, мы найдем это слово во всех закоулках «Консервативной революции», где говорится о немецком, фёлькише, нордическом, молодежном, сельском «движениях», равно как и о многих других, однако если говорить о трех изученных нами группах, то это слово в первую очередь подобает национал-революционерам.

Однако если говорить о национал-революционном образце, то он еще недостаточно четко очерчен словом «движение» и «пребывание в движении». Выбирая из трех возможных названий: «солдатский национализм», «новый национализм» и «национально-революционный» — мы остановились на последнем, так как это обозначение обладает самым большим размахом. Также оно более всего соответствует образу этой группы. Кто-то удивляется сочетанию «национальный» и «революционный», но это сродни преодолению прежнего противостояния «правого» и «левого», что выразилось в составном понятии «Консервативная революция»

До сих пор в привычной логичной схеме национальное соотносилось с «правым», в то время как социальные реформисты и социальные революционеры — с «левым». В наше время носители «национального» воспринимают социал-революционные пароли, хотя это и происходит преимущественно в рамках рассматриваемой нами третьей группы. В итоге Шуавекер позволяет себе заявлять об отсутствии сомнений в том, что «желателен некапиталистический порядок». Но также он заявляет и то, что отличает его от старых «левых»: «Нет никакого сомнения в том, что он [порядок] должен формироваться из нации. Или этого не будет никогда».

Если давать образное обоснование национальнореволюционному типу можно привести такой отрывок: «Половая функция воистину интернациональна, но любовь никогда не будет интернациональной или это будет очень схематичное представление о ней, которое в конце концов сведет её к единственной половой функции. В подобном опошлении любви интернациональный человек скомпрометировал себя грубой вещественностью. Народ раскрывается в любви, раскрывается как нация в его вере и в его музыке».