Черный русский. История одной судьбы Уцененный товар (№1) - Владимир Александров

* * *

Фредерика устраивало то, что он поселился в европейском квартале, да и в целом послевоенная ситуация в Константинополе складывалась для него удачно. Союзники начали оккупацию всего через несколько дней после начала перемирия: британцы взяли под контроль Пера, французы получили Галату и Стамбул, итальянцы заняли Скутари, что на азиатской стороне Босфора. Поскольку американцы не воевали с Турцией, они не управляли никакой территорией, однако их деятельность и интересы тоже были сосредоточены в Пера; их посольство и генеральное консульство находились всего в нескольких десятках шагов от гостиницы «Пера Палас», где поначалу жил Фредерик.

Союзники пришли, чтобы остаться. Они договорились разделить между собой обширную Османскую империю, оставив туркам лишь центр Анатолии, и поделить ее богатую минералами и нефтью территорию, просто проведя линии на карте вне зависимости от того, кто там жил. Среди затронутых территорий были современный Ирак и Аравийский полуостров, и мы по сей день наблюдаем последствия тех решений. Сам Константинополь будет превращен в интернациональный город, напоминающий то, чем стал в XIX веке китайский Шанхай. Чтобы обезопасить свое положение и устрашить побежденных турок, союзники прислали в Босфор флот из нескольких десятков военных кораблей и поставили его на якорь у дворца Долмабахче.

Город наводнили тысячи британских, французских, итальянских и американских офицеров, солдат, матросов, дипломатов и предпринимателей, и, соответственно, изменился в Пера и характер торговли. Среди прибывших военных было много холостяков – охотников до вина, женщин и песен. Подобные интересы были чужды консервативной турецко-мусульманской культуре, но либеральные, европеизированные районы были рады способствовать их удовлетворению. И едва ли весной 1919 года мог найтись в Константинополе кто-то, кто знал эту сферу работы дольше или лучше, чем Фредерик.

Итак, исторические и общественные силы, бурлившие в городе, образовали еще один магический круг, в котором Фредерик мог попробовать воссоздать тот мир, что сделал его богатым и знаменитым в Москве. Ему предстояло иметь дело с американскими дипломатами и их расизмом, но благоволение к нему Дженкинса в Одессе создало прецедент, на который он мог попытаться опереться в будущем.

Утешало Фредерика и то, что для турок и других коренных жителей Константинополя его раса не имела значения. Османская империя растянулась от Северной Африки – через Европу и Ближний Восток – до Азии; она была расово разнородной и интерпретировала мир совсем иначе, нежели белая Америка. Турок, встретив Фредерика, желал прежде всего знать, мусульманин ли он, а узнав, что он христианин, уже не беспокоился о том, что тот женат на белой христианке. Вообще говоря, чернокожие африканцы постоянно достигали высоких постов при дворе турецкого султана. В османском языке, замененном на современный турецкий лишь в 1928 году, не было даже специального слова для обозначения того, кого в Америке называли «негр»; там было слово «арап», или «араб», для обозначения любого темнокожего. (Как выяснит афроамериканский писатель Джеймс Болдуин, эта традиция была жива в Стамбуле еще в 1960-х годах.) То, как история выдернула Фредерика из России, было весьма болезненно, но место изгнания, которое она ему выбрала, было в то время уникальным. Он получил второй, замечательный в своем роде шанс.

* * *

В сравнении с ярким миром популярных западных увеселений, который знал Фредерик в Москве и даже Одессе, Константинополь представлял собой захолустье. Когда он туда приехал, в Пера было лишь несколько элегантных, в европейском стиле, ресторанов с музыкой, пара мест с эстрадной сценой и довольно много баров и других питейных заведений, которые обслуживали в основном левантинцев и все более многочисленных иностранцев, особенно военных офицеров. У подножия холма около галатского порта были узкие, зловонные, превращавшиеся в кашу после каждого дождя улочки, усеянные пивными и дешевыми борделями, постоянными посетителями которых были матросы и рядовые солдаты; наркотики, прежде всего кокаин, были также легко доступны. Некоторые из этих мест были настолько отвратительны, что запрещались военными властями. Жившие в городе традиционно мыслящие турки избегали западных увеселений, не пили спиртного и не имели дела с женщинами за пределами своих семей; вместо этого они сидели в кофейнях, которые встречались на каждом шагу. Чтящие традиции турчанки не участвовали в публичных увеселениях вовсе, а выходя из дома, закрывали голову и лицо покрывалом; после семи часов вечера они на улицу уже не выходили. В Константинополе не было именно таких мест, какими Фредерик владел в Москве, – элегантных, утонченных «каруселей», состоящих из западных музыки, развлечений, танцев, напитков и заманчивой кухни.

Чтобы найти деньги, необходимые для открытия чего-то подобного, Фредерик обратился к партнерам и заимодавцам. Константинополь был крупным скрещением торговых путей между Азией и Европой и изобиловал купцами разных национальностей; особенно заметны были греки и армяне. Многие извлекли прибыль из войны, и были такие, кто предложил Фредерику краткосрочные ссуды под ростовщический процент – больше ста процентов на шесть месяцев. У Фредерика не было выбора – он высадился в Константинополе незадолго до начала летнего сезона и не мог пропустить его. Не имея денег, достаточных для покупки или аренды подходящего здания, он решил начать с открытого увеселительного сада, по примеру своего «Аквариума», хотя и более скромного масштаба. В Константинополе лето наступало раньше и держалось дольше, чем в Москве, поэтому, если все пойдет как надо, эта работа продлится до осени – а там будет видно.

Фредерик привык работать с партнерами. К 15 мая, меньше чем через месяц после своего прибытия, он дал согласие двоим – Артуру Рейзеру-младшему и Берте Проктор. О Рейзере известно немного – только то, что он был швейцарцем и что вместе с Проктор, которая была из Англии, они имели в новом предприятии половину доли на двоих; другая половина принадлежала Фредерику. Каждая половина представляла собой значительное вложение – 3 000 турецких фунтов (далее – т. ф.), что примерно соответствовало бы сегодня 50 000 долларов. Рейзер был пассивным пайщиком, то есть не принимал ежедневного участия в руководстве предприятием.

Совсем иное дело Берта Проктор. «Профессиональная» хозяйка бара, она «специализировалась» на мужчинах в униформе. Во время войны она сколотила состояние в своем известном кабаке в Салониках, что в Греции, который назывался просто: «Бертин бар». Когда война закончилась и британская армия переместилась из Греции в Константинополь, Берта последовала за нею. Хотя она и не была «мамочкой» в точном смысле слова, но ее многочисленные клиенты вспоминали о ней с теплотой – как за ее приветливых и хорошеньких официанток (иные из которых носили яркие прозвища: Сковородка, Квадратный Зад, Мамина Погибель, Блудливая Фанни), так и за ее отличную выпивку.

Опыт и связи Берты были отличным дополнением к опыту и связям Фредерика. В юности она была хористкой и годами выступала в кабаре на континенте, так что была близко знакома с миром популярных развлечений. К моменту встречи с Фредериком это была пышная, здоровая женщина не первой молодости с обесцвеченными, лимонно-желтыми волосами, уложенными в высокую прическу; она любила сидеть на табурете за своей барной стойкой и безмятежно вязать, следя при этом за обстановкой и командуя своими «девочками». Но ее безобидная внешность была обманчива. Она была не только практичной предпринимательницей и знатоком мужских сердец, но и «первым английским шпионом», как сформулировал лейтенант Роберт Данн, работавший в американской военно-морской разведке в Константинополе. Она подслушивала разговоры иностранцев и обо всем, что представляло интерес, докладывала британской разведке. Это времяпрепровождение было особенно плодотворным во время союзнической оккупации Константинополя, когда город стал, по словам Данна, «политической „шепчущей галереей” мира» и рассадником интриг, слухов и шпионажа. Несмотря на многие годы, проведенные вне родины, Берта сохранила свой ланкаширский акцент: «Слушайте, я пришлась спросить, по вашим ли это приказам эти чертовы сыщики… Они ничё не нашли, парень… Это, блин, возмутительно». А учитывая протяжное дельтское произношение Фредерика, их беседы, должно быть, представляли собой нечто диковинное.