Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

— Нет. Зло берёт: они кировать^[9], а мы воевать. Вот почему, братки, я ненавижу власть. Кто в неё лезет? Лицемеры и карьеристы.

В гостинице Нестора отыскал Белаш.

— Виктор, — обрадовался Махно. — Где ты пропадал?

— На Кубани.

— Как там?

— Они скорей Деникина поддержат, чем нас.

— Чёрт с ними, казаки есть казаки. Тут вот большевики нарываются на ссору.

— Да я уже в курсе.

— Откуда?

— Да в отрядах повстанцы ропщут: мы, мол, воевали, а в «галихвах» «большаки» красуются.

Махно, всегда близко к сердцу воспринимавший настроение масс, направился в ревком с решением устроить там тарарам, несмотря на уговоры товарищей не делать этого.

Едва поздоровавшись с председателем, напористо спросил:

— Товарищ Мартыненко, это отчего же вы не включаете в ревком анархистов?

— Нестор Иванович, — улыбаясь, развёл председатель руки. — А вы? Вы у нас главнокомандующий, можно сказать, первое лицо в городе, а значит, и в ревкоме.

Махно несколько смутился: «А ведь верно», но вслух спросил:

— А почему эсерам отказали? Они такие же революционеры, как и мы. Вместе с нами брали город.

— Вы забыли, Нестор Иванович, о мятеже эсеров в Москве. Они сами себя наказали. И потом, вы же должны понимать: власть ревкома — временная. Наладится жизнь, соберём съезд рабочих и солдат и изберём Совет депутатов, и пусть правят те, кому доверит народ. И, насколько я знаю, ваша программа приветствует избрание снизу. Как видите, мы с вами вместе на одной баррикаде. Кстати, ревком ничего не имеет против того, что вы забираете белогвардейское оружие, но нам бы тоже хотелось иметь запас, оставьте хоть немного винтовок.

— Но ваши роты все при оружии, а у меня, стыд сказать, некоторые с палками и рожнами.

— Конечно, конечно, пики — это анахронизм. Но, видите ли, мы собираемся поставить под ружьё рабочих. Так что надо поделиться.

— Хорошо. Сколько вам нужно?

— Я думаю, с тысячу.

— Ладно. Подвезём.

Едва Махно ушёл, Мартыненко позвал секретаря:

— Пожалуйста, ко мне немедленно комиссара железных дорог Стамо и коменданта станции Орделяна.

Когда вызванные явились, Мартыненко заговорил:

— У нас опять нет контроля. Гуляйпольцы грузят в вагоны оружие, а вы, товарищ Орделян, хлопаете ушами.

— Но, помнится, мы их и звали на помощь, обещая оружие, — обиделся комендант. — И потом, Махно главнокомандующий, я вроде ниже его по должности.

— Он в бою главнокомандующий, а на станции и на железной дороге вы со Стамо главнокомандующие.

— А в чём, собственно, претензии? Не можем же мы заставить выгружать вагоны.

— Никто этого и не велит. Кстати, что они загрузили?

— Несколько пушек, около сорока пулемётов, винтовки, ну и вагон снарядов и патронов.

— Ничего себе. У Махно губа не дура, — председатель задумчиво посмотрел в окно. — Конечно, о выгрузке речи не может быть, это чревато... Но... Где эти вагоны? На каком пути?

— На первом, у платформы.

— Вы что? Соображаете? Вагоны со снарядами у платформы. А ну взрыв? Вы разнесёте вокзал. Товарищ Стамо, что вы-то смотрите?

— У меня не сто глаз.

— Григорий Савельевич, что вы ходите вокруг да около, — не вытерпел Орделян. — Говорите прямо, что сделать с этим махновским составом? Надо под откос? — устроим.

— Но, но, Фёдор, брось эти шуточки.

— Какие шуточки? Я же вижу, Махно вам — кость поперёк горла. Вот и говорите, что надо сделать. Мы здесь все свои.

Махно, открывая совещание своих командиров, начал с поздравления:

— Ну что, товарищи, с Новым 1919 годом. Мы его начали с победы, значит, по приметам, должны весь год побеждать. Теперь мы с оружием, нам сам чёрт не брат. Алёша, ты отправил винтовки ревкому?

— Да, тысячу, как было приказано.

— А нашим безоружным всем выдал?

— Всем, и по сотне патронов каждому. Кроме того, по два ящика на тачанку к пулемётам.

— Отлично. А ещё винтовки остались?

— Полвагона.

— Артиллерия?

— Три вагона пушек и вагон снарядов.

— Шаровский загрузил свои пушки?

— Нет.

Махно поискал глазами Шаровского, нашёл, спросил:

— В чём дело, Василий? Я же тебе сказал: грузись.

— Нестор Иванович, я уже учёный. На фронте так вот погрузили батарею в поезд, а он под откос. А у меня отличные кони, битюги немецкие, на кой мне сдался вагон, который ещё неизвестно, доедет до места или нет.

— Может, ты прав, — пожал плечами Нестор. — Я на войне не был, фронтом не учен.

И только батько начал свой доклад, как дверь распахнулась и на пороге появился испуганный, бледный Просинский.

— Петлюровцы! — закричал он. — Их видимо-невидимо. Наши бегут. Спасайтесь.

Все выбежали на улицу, с северо-запада сухим хворостом потрескивали выстрелы.

— Что каменцы проспали, что ли? — крикнул Нестор Просинскому.

— Две роты разве устоят против дивизии. Самокиш раздавил их.

— Семён, быстро с тачанками на мост, — скомандовал Махно. — Марченко, к кавалеристам, Чубенко, чеши на вокзал, постарайтесь выхватить эшелон с оружием. Вася, Шаровский, постарайся проскользнуть на ту сторону на своих битюгах, выхвати пушки и снаряды. Пожалуйста!

Со двора вывернула тачанка, впряжённая парой, с Лютым на облучке.

— Батька, сидай.

— Виктор, — крикнул Махно Белашу. — Садись со мной. Да быстрее. Может, проскочим.

Все бежали к реке, к мосту. Но мост был наводнён тачанками и кавалерией. Пешие спускались на лёд и спешили на левый берег. Петлюровцы начали стрелять из пушек, посылая снаряды на реку. Взрывы рвали лёд, образуя полыньи. Бойцы барахтались в тёмной воде, тонули. Над рекой стояли крик и стоны. Гудел мост, трещали поручни. Паника была всеобщей. Никто никого не слушал, все словно обезумели.

С большим трудом под Синельниковом Махно собрал своих уцелевших командиров и повстанцев. Все были удручены. Белаш не удержался, мрачно пошутил:

— Хорошо начали Новый год. По вашей примете, Нестор Иванович, теперь весь год будем драпать.

— Тебе всё шутить, — проворчал Нестор. — Что там в Каменском делали эти роты? Вместо того чтобы наблюдать за продвижением сичевиков, они охраняли ревком. Пока Самокиш не прищемил им хвост.