Святополк Окаянный. Проклятый князь - Василий Седугин

– Наведай своего единокровного, узнай, как живется ему и властвуется. Приедешь, расскажешь.

Но Святополк отправился не на закат, а на полночь, в Новгород. «Предупрежу новгородцев, – думал он в пути. – Сил у них поболе будет, чем у войска Добрыни. Отстоят они старую веру, не дадут на поругание. А там, смотришь, и Киев вспять повернется, откажется от греческой веры!»

В Новгороде поразили его добротные, сложенные из векового дуба дома и терема, каменный детинец, а также обилие иностранных и русских судов, стоявших у причала. Поистине торговый и промысловый город, возникший в окружении бескрайних лесов. Святополку в них – после степных просторов киевской земли – чувствовалось порой неуютно и страшновато, но зато в городе он ощущал себя как дома: кругом капища со знакомыми идолами Перуна, Дажь-бога, Лады, Леля и других славянских богов.

В детинце он быстро нашел посадника. Им оказался степенный старик с хитрым, проницательным взглядом. Звали его Волотом. Когда Святополк рассказал ему о приготовлениях к походу киевских войск, тот спросил:

– А кто ты таков, отрок? Можно ли тебе верить?

– Из посадских я, – стал осторожничать Святополк, зная, что отец не пожалует за его действия. – В греческую веру креститься отказался и рад посодействовать вам, твердым сторонникам старины.

– А может, ты врагами князя Владимира подослан? Правил он у нас многие годы, прослыл ярым защитником язычества, от нас уехал тоже твердый в своих убеждениях. Было это десять лет назад, сопровождал я его в походе до самого Киева. Своими глазами видел, как князь рьяно взялся за прославление языческих богов, создавал новые капища, а в центре Киева воздвиг холм насыпной с истуканом Перуна-громовержца небывалой высоты, разукрашенного серебром и золотом. И когда дошла до нас весть о крещении киевлян, поняли мы, что это недругам его удалось перехватить власть у него и навязать народу свою волю. Разве не так все было?

– Не так, господин посадник. По повелению великого князя Владимира было введено христианство, а сам он принял новую веру за год до этого. По его приказу движутся войска киевские на Новгород, чтобы и вас заставить перейти в греческую веру.

– И кто ведет те войска? Сам великий князь?

– Нет. Во главе его стоит новгородец, князь Добрыня.

– Так он тоже отступился от старины, от наших обычаев? Ну, за это он крупно заплатит!

Вскоре ударил вечевой колокол, и на площади возле детинца собрался новгородский народ. Пришло столько, что не протолкнуться – и мужчины и женщины, и старые и малые. Святополк притулился в сторонке, боялся пропустить хоть одно слово.

На помост поднялся посадник Волот, поднял руку. Тотчас на площади стало так тихо, что слышно было, как на деревьях ссорились грачи.

– Господин великий Новгород! – обратился к народу Волот. – Плохая весть пришла из Киева. Князь наш бывший, Владимир, которого мы любили и лелеяли, изменил вере дедов и прадедов наших и заставить хочет, чтобы и мы последовали его примеру.

– А-а-а! – дружно выдохнула толпа.

– Приезжали к нам из Киева гонцы с тем же требованием, но думали мы, что это не князево решение, а его недругов, потому как был в свое время князь Владимир ярым и непримиримым язычником. Но, видно, ошиблись мы!

– О-о-о, – простонали новгородцы.

– И шлет сейчас на Новгород он войско киевское, чтобы заставить нас последовать за киевлянами…

– У-у-у! – угрожающе зарычала площадь.

– И ведет то войско князь наш Добрыня. Чем мы ответим на это насилие?

И тут выскочил на помост жрец Богумил, прозванный за красноречие Соловьем, высокий, длинноволосый, длиннобородый, и потрясая над собой кулаками, закричал страшным голосом:

– Лучше помереть, чем дать богов наших на поругание!

Толпа дружно взвыла. Богумил подождал, когда стихнет площадь, снова выкрикнул неистово:

– Пойдем и сожжем терем князя Добрыни и пепел развеем по ветру!

– Жену его гречанку на дерево!.. На костер ее! – поддержала толпа.

Площадь бурно забурлила в холодном бешенстве и стала вытекать в соседнюю улицу, направляясь к терему князя. Святополк, оттесненный рассвирепевшими людьми, издали увидел, как недалеко за домами поднялся серый дым, а потом он повалил клубами; порой вырывались яркие языки пламени, устрашающе готовясь перепрыгнуть на другие строения, но людей было много, и они не допустили этого. Только пошла гулять весть от одного человека к другому: и терем князя спалили, и жену его с домочадцами убили…

Новгородцы понимали, что после того, что они натворили, пощады ждать нечего, а потому сразу же начали лихорадочно готовиться к обороне: ковали оружие, доспехи и кольчуги, правили городские укрепления. Сотские спорили друг с другом, как отбивать противника: садиться ли в осаду или дать бой у стен города. Наконец пришли к единому мнению: войск подойдет не столь много, а потому к городу киевлян подпускать не следует, иначе они подожгут строения и других бед могут много понаделать. Стало быть, следует выйти в чисто поле и встретиться с врагом лицом к лицу.

Через две недели разведчики сообщили, что видели рать Добрыни. Тревожно забухал вечевой колокол, собирая воинов на смертный бой. Шли на него охотно и с большим воодушевлением, потому как за каждым из них стояли древние боги и самый главный из них – бог войны Перун-громовержец.

Наконец появились киевляне. Святополк взобрался на крепостную башню и видел, как развертывались отряды Добрыни, выстраиваясь в правильную линию. Из ворот крепости стали вываливаться новгородские силы, растекаясь по лугу. Немного понимал в военном деле Святополк, но слышал неоднократно от отца и других военачальников, что лучше всего сражаться строем. Строй, говорили они, удесятеряет силы войска. Так вот, с горечью вынужден был отметить, что новгородцы становились перед сражением толпой, кому где заблагорассудится, будто пришли они на вечевую площадь выслушать речи посадника и других витиев. В то же время Добрыня построил свои войска ровными рядами, которые стояли на большую глубину, чтобы труднее было пробить строй противнику. «Ничего, – успокаивал себя Святополк. – Зато новгородцев раза в два или три больше. Только бы не заробели, первыми ударили, обошли со всех сторон, окружили, и тогда никакой строй не поможет».

Так оно и получилось. Вот впереди новгородских войск выскочил в длиннополой черной одежде, с растрепанными волосами жрец Богумил, подняв над собой трезубец, прокричал что-то страшным голосом и кинулся на киевлян. За ним дружно хлынула толпа новгородцев, обтекая противника сразу с двух сторон. Там все закипело, забурлило, лавина воинов перетекала то в одну, то в другую сторону, и трудно было понять, кто кого одолевает. Но вот все яснее и яснее стало видно, что начали одолевать новгородцы. Сдавленные с трех сторон киевляне дрогнули и попятились, яростно отбиваясь от наседавшего противника. «Сейчас побегут, сейчас побегут!» – в нетерпении говорил сам себе Святополк. Но киевляне бились и, чувствуя плечо друг друга, отражали нападения, словно надеясь на чудо. Но чуду прийти было неоткуда. Добрыня бросил в бой последний запасной отряд, сам он мотался на коне сзади своих войск, подбадривая воинов. Однако было видно, что все напрасно: сила силу ломит, преимущество новгородцев было подавляющим.