Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина

В середине мая, за месяц до празднования мирного договора, императрица приняла курьера, посланного адмиралом Самуэлем Грейгом в Москву, сообщением о прибытии из Ливорно эскадры с мнимой дочерью покойной императрицы Елизаветы. Несомненно, Екатерина и Потемкин следили за ходом следствия с особенным вниманием, понеже русские крестьяне, поверив куда более невероятным рассказам, собирались в армии, которые смог собрать простой казак Пугачев. А тут – княжна, мнимая дочь императрицы Елизаветы Петровны, внучка Петра Великого! Вот уж кто мог не просто сесть, а прямо – таки вскочить на трон! Нет, Екатерина не собиралась делить его с кем бы то ни было.

Екатерина подписала приказ о выдаче самозванки в распоряжение генерал-губернатора Санкт-Петербурга фельдмаршала князя Голицына. Ночью «княжну» и ее польских спутников Доманского, Чарнморского, пятерых слуг и горничную перевезли в Петропавловскую крепость и расселили в Александровском равелине. Екатерина составила десять вопросов для арестантки самолично. Последовали долгие и путаные ответы, которые никак не отражали, где же она родилась, где росла, кто были ее родители и родственники. Видя, что ей никто не верит, самозванка написала несколько писем Голицыну и письмо государыне Екатерине Алексеевне, уверяя, что встреча с ней будет выгодна императрице, что у нее на уме много прожектов для государыни, которые будут ей по душе. Разгневанная государыня велела довести до сведения Таракановой, чтоб она убавила высокомерного тону и чистосердечно призналась в том, кто ее заставил играть сию роль, откуда она родом и давно ли оные плутни ею примышлены. Сообщить ей, что по правосудию, она должна быть заключена на двадцать пять лет, но в обмен на признание вины и правду о своем происхождении, ее освободят и разрешат брак с Доманским, коий мечтает на ней жениться. Но «княжна» отказалась принять предложение императрицы и признать себя обычной женщиной. Ведший следствие, князь Голицын уже не выносил одного ее вида, настолько ему претила ее лживость.

Императрице сообщили, что здоровье самозваной «княжны» значительно ухудшилось. Чахотка, коей она страдала еще в Италии, развивалась стремительно, и больную, по приказу государыни, перевели в более сухое помещение.

Получив первые результаты допросов, Екатерина поделилась с графом Потемкиным:

– Князь Голицын сообщает касательно самозванки Таракановой, что она весьма лжива.

– Сей старик, князь Голицын ведет дознание самолично, али с кем-то?

– Я положила, Гришенька, что с узницей надобно вести беседу токмо одному человеку, дабы ее признания не узнали посторонние уши.

– Стало быть, он разговаривает с ней с глазу на глаз… Знатно! Премудро! Не сладко, мыслю, ей, привыкшей к вечному празднику, оказаться в мрачных стенах Петропавловки. Что же она успела поведать?

Екатерина нахмурила брови. Было видно, она недоволна ходом следствия. Она взяла в руки, видимо, какой – то доклад по ее делу и неохотно поведала:

– Князь Голицын испрашивал ее истинное происхождения, на что она ответствовала, что зовут ее Елизавета, православная, возраст двадцать три года, а о своих родителях не знает ничего. Поначалу росла и воспитывалась в северных землях Германии, в Гольштейне, в портовом городе Киле. Жила в доме у какой-то доброй фрау. Потом какие-то люди забрали ее в малом возрасте и увезли в Персию. Там она жила в богатом доме у знатного человека, окружённая роскошью. Получила очень хорошее образование и воспитание. И сие все, что она по-первах сказывала про себя. Жила потом в Берлине, Лондоне, Париже, где банкиры с удовольствием кредитовали ее, но она бежала от них каждый раз в другую страну, последней из которых стала Италия, где и попала в ловушку графа Орлова.

Потемкин сделал саркастическую гримасу.

– Да-а-а, вижу, Орлов мастак устраивать западни, – заметил он скептически и сразу же перешел к вопросам о пленнице. – Каково поведение самозванки, всклепавшей на себя имя дочери императрицы?

Екатерина пожала плечами.

– Разговаривает она тихим голосом, ведёт себя скромно и вежливо, но иногда, как сказывает князь Голицын, её глаза вспыхивают непонятным огнём, а взгляд становится дерзким и твёрдым. Она явно не раскаивается в содеянном.

– В самом деле, она хороша? Знает русский?

Екатерина пожала плечами, сказала нехотя:

– Русский не знает, владеет немецким и французским. Голицын сказывает, хороша, токмо весьма худа: волосы темные.

– Любопытно…

– Я приказала фельдмаршалу Голицыну продолжить допросы, можливо она даст какие-нибудь признания. Сия арестантка просит аудиенции, дабы с глазу на глаз попросить прощение за свое легкомысленное поведение и испросить для себя заслуженное наказание, но не в стенах каземата, а в далёких странах, где она могла бы служить России и принести ей пользу по мере всех ее сил.

– И что же?

Екатерина паки пожала плечами.

– Я не желаю ее видеть, Григорий Александрович! Допросивший ее фельдмаршал Михаил Голицын доложил мне, что жизнь ее наполнена небылицами. Она отважилась написать мне письмо, прося о встрече, и подписалась «Елизавета». Я токмо написала письмо генерал-губернатору Голицыну, дабы он велел ей сказать не ломать комедию, коли она желает облегчить свою судьбу.

Потемкин пожал плечами.

– Тогда еще подождем. Можливо захочет что-нибудь рассказать, особливо про связь с поляками.

Пока Екатерина и Потемкин готовились праздновать в Москве победу над Турцией, «княжна Елизавета», уже в сыром подземелье, больная чахоткой, продолжала строить свои воздушные замки. Она писала Екатерине патетические письма, прося облегчить условия ее заключения, но ее никто не слушал. У самозванки начались приступы лихорадки, она сильно похудела. Чахотка давала о себе знать: пошла ртом кровь.

* * *

Еще в конце прошлого года британские колонии в Америке восстали против, эксплуатировавшего их, туманного Альбиона. Оное событие отвлекли внимание западного мира от российских дел. Французские и испанские Бурбоны увидели в американских событиях прекрасную возможность отомстить Великобритании за победу в Семилетней войне. Лондон отклонил предложение Панина об англо-русском союзе: он не желал помогать России в войне с Оттоманской Портой. Однако теперь король Георг и его министр по делам Северной Европы, граф Саффолк оказались перед лицом американской революции. Британия располагала лучшим в мире флотом, но далеко не лучшей армией. Для сухопутных операций она традиционно пользовалась наемными силами – и теперь решила обратиться за ними к России. Аглицкий посланник Саффолк жаловался на безумие несчастных и заблуждающихся американских подданных Его Величества Георга Третьего.

Российский посол в Лондоне Мусин-Пушкин прислал текст тронной речи короля Георга при открытии зимней сессии парламента о своих колониях в Северной Америке.

«С великим сожалением, – говорилось в ней, – принуждены мы… уведомить вас, что весьма опасный дух сопротивления и ослушания законам злополучно продолжается в провинции Массачусетского