Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

— Откуда же это вы взялись, сверху, что ли, свалились? — произнес он, подавая товарищам наскоро вытертые руки.

Все наши проснулись и, окружив неожиданных гостей, забросали их вопросами. Мошков, преодолевая усталость, коротко рассказал о неудачах с заброской груза.

К моему удивлению, это сообщение не произвело на моих спутников того впечатления, какого я ожидал.

Через несколько минут Мошков уже сидел на колоде, а Пугачев разбинтовывал ему левую руку, которую он носил подвешенной на веревочке. Мы внимательно рассматривали кисть с сильно распухшим и почерневшим большим пальцем и почему-то решили, что у Мошкова — надкостный нарыв. Наши познания в медицине не выходили за пределы нескольких самых элементарных заболеваний, часто сопутствующих экспедиции, для лечения которых у нас была походная аптечка. Кроме медикаментов, мы имели с собой небольшой набор хирургических инструментов для наружных операций и щипцы для удаления зубов.

После длительного осмотра Трофим Васильевич приложил на большой палец пластырь, видимо, считая его универсальным средством от всех нарывов, а Лебедев стал перевязывать кисть чистым бинтом.

С противоположной стороны костра сидел Козлов и что-то рассказывал группе товарищей, выбирая из консервной банки мясо. Всех интересовали новости, они не получили писем и забросали его расспросами.

А в это время Алексей, примостившись возле кухонной посуды, на виду всех рассматривал потрепанный конверт, на лицевой стороне которого стоял знакомый ему штамп родной деревенской почты. Нужно было видеть этого счастливца! Сколько важности и блаженства было в его глазах! Он долго вертел конверт, затем прочел вслух адрес и медленно стал «вспарывать» письмо кухонным ножом. Все притихли. Алексей вытащил письмо, бережно свернул пустой конверт и спрятал его в карман телогрейки. Все это он делал медленно, с большой любовью, а товарищи, не двигаясь с места, продолжали следить за ним.

Наконец письмо развернуто, и, видимо, от первой теплой фразы лицо Алексея расплылось в улыбку. Она была настолько заразительна, что невольно заулыбались сидевшие вокруг товарищи. Но вдруг лицо счастливца омрачилось, слетела радость, и между бровей залегли глубокие складки. Глаза Алексея, продолжая скользить по строчкам письма, все больше и больше заволакивались влагой, и, наконец, мы увидели, как две крупные слезы, сверкнув, упали на бумагу. Он читал и плакал.

Товарищи подошли ближе к нему и, молча выражая сочувствие, хотели было успокоить его, но тот вдруг сорвался с места, подскочил к Мошкову, да так стал целовать его, что тот от неожиданности свалился с колоды. Тогда Алексей подбежал к Козлову и, обнимая его, закричал:

— Степа! Степа! Спасибо, дорогой! — и снова заплакал.

Вся эта сцена кончилась тем, что Алексей бережно свернул письмо, положил обратно в конверт и упрятал его в свой кухонный ящик, который всегда находился под замком. Так и не узнали мы тогда, что же необычного было в этом письме, от которого можно было и плакать и радоваться.

Мы решили на полдня отложить свое выступление. Прежде чем тронуться дальше, необходимо было разобраться в сложившейся обстановке. Работы нам предстояло на шесть месяцев, а имеющегося запаса продовольствия могло хватить максимум на сорок дней, включая то, которое должен был доставить Кудрявцев на устье реки Кинзилюк. Этого запаса, безусловно, не могло хватить при любой экономии.

Если же забрасывать недостающее продовольствие через мертвый лес или по Кизыру, то такая заброска затянула бы нашу работу до зимы и поставила бы нас перед большими, да, пожалуй, и непреодолимыми препятствиями.

Таким образом, задача могла быть решена двояко: или найти продовольствие на месте, или возвращаться, не закончив работу, не побывав в центральной части Восточного Саяна.

В преддвериях Саяна, в тех небольших оазисах зеленой тайги, которые нам пришлось пересекать, пробираясь сквозь мертвый лес, мы видели стада диких оленей, встречались с медведями, часто попадали на след изюбров и лосей. Впереди в кедровых лесах, покрывающих долину центральной части Саян, по альпийским лугам белогорий, зверя должно быть гораздо больше.

Я не хотел действовать административно, приказом. Тут нужна была добрая воля каждого, общее согласие.

Обстановка оказалась чрезвычайно тяжелой. Для того, чтобы продвигаться вперед и вести работу, нам нужно было не только преодолеть дикую природу этих гор, но в то же время и прожить за ее счет. Нам надо было приучить себя питаться только рыбой и мясом и, самое главное, научиться добывать зверя, птицу и рыбу в любое время и в самых разнообразных условиях. У нас теперь не оказалось запасной одежды, обуви, не хватало спичек и многого необходимого для существования. Казалось, самым разумным было вернуться и отложить путешествие на некоторое время, но люди и слышать не хотели об этом, и не потому, что они недооценивали положения, в котором мы находились. Путешествуя много лет по неисследованным районам страны, они не раз испытывали отсутствие продовольствия и знали хорошо, что такое голод. Но они так свыклись с условиями, в каких приходится работать экспедиции, с борьбой, лишениями и невзгодами, что неожиданная весть, принесенная нам Мошковым и Козловым, была воспринята так, словно ничего особенного и не случилось.

Теперь, спустя много лет, вспоминая это утро тринадцатого мая, я думаю:

— Ведь не было же у нас тогда гарантии в том, что, даже получив продовольствие в центре Саяна, мы не лишились бы его, что вообще мы не претерпели бы еще каких-либо неудач по другим причинам, не потеряли бы, например, лошадей и не остались бы без транспорта, а то и совсем не смогли бы выбраться из Саян в силу еще неизвестных нам природных условий этих гор.

Работа в экспедиции — тяжелый труд. К сожалению, некоторые люди и в особенности молодежь смотрят на эту работу как на увеселительную прогулку, в которой сама природа принимает заботливое участие, окружая путешественников всеми своими благами. Им кажется, что природа — их добрый спутник, что она всегда готова рассыпать перед ними свои сокровища, облегчить их путь. Но в действительности это не так.

Человек, отправляющийся в далекое путешествие, должен знать многое и уметь многое сделать, чтобы обойтись без посторонней помощи. Не просто спастись ночью от мошки, починить обувь, разобраться в следах своего каравана, сделать салик, сохранить горящий уголь на сутки, разыскать брод через бурную реку или сделать кладки через нее, определить без компаса север в пасмурный день, поймать рыбу, заседлать лошадь, содрать с дерева кору и сделать из нее балаган, заснуть у костра, найти воду, испечь лепешки — многое-многое другое.

Только люди, глубоко любящие природу, не боящиеся трудностей, чувствуют