Триумф Сета - Жеральд Мессадье

Наконец свершилось: безбоязненно встретив заклятых врагов, поджидавших ее в хаосе, блуждающая душа царя Ая воссоединилась с его прахом. В загробной жизни теперь могла возобновиться его земная деятельность. Ему необходимо было подкрепиться. Два жреца поставили у подножия саркофага блюдо с мясом, блюдо с луком-пореем в масле, блюдо с хлебцами, фрукты, кубок, кувшин вина.

По знаку жреца, совершающего обряд, плакальщицы запели гортанно и громче, чем прежде.

Он говорил, говорит и будет говорить! Могущество Амона бесконечно! Царь говорит. Царь ест и будет есть!

Слуги из дворца развернули циновки на земле и поставили сверху низкие столы для поминальной трапезы, возглавляемой Хумосом, царицей и дочерью покойного.

Сати наклонилась к царице и прошептала ей на ухо:

— Поешь немного.

Она сгрызла хлебец, поела фруктов и выпила вина с налетом пыли. Мутнехмет съела не больше царицы.

Затем все встали, слуги убрали блюда и скатали циновки. Оставалось отнести саркофаг в гробницу.

Хумос и жрецы устремили свой взор на царицу.

— Шевелись! — прошептала ей Мутнехмет властным тоном.

Анкесенамон вспомнила, чего от нее ожидали: она опустилась на колени у подножия саркофага и произнесла священную фразу:

Не оставляй меня, не оставляй меня, мое сердце в этом гробу.

Она не могла подняться, наместник Гуя поспешил ей помочь. Подбежала Сати и придворные дамы, чтобы отвести ее на место. Затем снова подняли громадный гроб на паланкин, и процессия возобновила свое медленное передвижение по пустыне. К счастью, теперь уже было не далеко.

Подходя к гробнице, Анкесенамон и Мутнехмет пришли в изумление: ее помещения были столь просторными, словно это был дворец для загробной жизни. Семь комнат были соединены коридорами, в которых свободно разместилась похоронная процессия. Ай заставил перенести туда из Ахетатона саркофаги и имущество своих отца и матери. Фрески и статуи украшали комнаты родителей и его собственную. Но он не осмелился нарушить волю Нефертити, которая пожелала в загробном мире находиться рядом с Эхнатоном. Там также было место для всех его детей. Возможно, даже для Шабаки.

У Анкесенамон помутилось сознание, такое с ней случалось во время этих нескончаемых церемоний.

К кому обращается сейчас этот человек, который посвятил лучшую часть своей жизни завоеванию власти и который, возможно, видел, поражаясь, как сразу же после его ухода стало рушиться все, чего он добился, и царством начинает править его заклятый враг? Что сказал бы он Амону? «Я восстановил твой культ, и вот такая за это благодарность?» Вышел бы он за границы смерти и преодолел бы ужасные испытания Маат, Анубиса и Тота, чтобы нанести оскорбление божественному величеству?

Она смотрела на изображения богов, которые были в гробнице повсюду, даже на потолках. Беспорядочно перемешавшись из-за волнения, поток вопросов разрушил плотины. Так как рот ее еще не был запечатан, что сказала бы она этим богам, появись они теперь, как в смертный час? С каким прошением обратилась бы она к ним? Почему ей действительно приходится расходовать свою яростную энергию на Хоремхеба? Чтобы сохранить свое потомство? Защитить эту династию, жертвой которой она себя несколькими днями раньше считала? А Исис, разве пыталась она сохранить свое потомство, когда Осириса убил Сет?

Боги тоже убивали друг друга. Получается, что убийство было изобретено богами. В основе мира было подлое убийство, убийство бога своим братом.

Она содрогнулась, понимая, сколь кощунственна эта мысль. Ее взгляд скрестился с взглядом Рамзеса. Она взяла себя в руки. Он рассматривал с равнодушным видом роскошные вещи, которые слуги нагромоздили вокруг. Кресла, столы, письменный прибор, сундуки из кедра или слоновой кости, статуи… Да, на все это была возложена ответственность за вечность Ая.

— Как ты себя чувствуешь? — прошептал чей-то голос рядом.

Итшан. Он пробрался через толпу. Она покачала головой. Ей необходимо было выспаться. Сто часов. Сто лет. Впрочем, выбившись из сил из-за шума, пыли и долгого пребывания на ногах, она задремала в паланкине, когда уже возвращалась во дворец.

«Слишком много мертвых, — думала она, — слишком…»