Генерал Власов - Свен Штеенберг

Герре расценивали как искреннего друга, но в то же время человека бессильного что-либо сделать перед лицом приказа Гиммлера. Между тем русские не знали, что не кто иной, как Герре, сделал максимум возможного, чтобы дивизия получила боевой приказ. Не посоветовавшись с Власовым или с Буняченко, он побуждал Кёстринга задействовать часть, поскольку верил, что, если она покажет себя, формирование других дивизий будет ускорено. Кёстринг посоветовал ему обратиться напрямую к Гиммлеру. Герре объяснил Гиммлеру, что он предполагает проведение ограниченной по масштабам успешной операции, которая бы не ставила под угрозу существование дивизии — скажем, уничтожение советского плацдарма. Гиммлер заметил, что надежность русских испытана — ее гарантией служат хорошие показатели легкого противотанкового отряда; затем он, однако, согласился. Таким образом, добрые намерения Герре послужили толчком к цепи драматических событий.

Власову в итоге удалось успокоить офицеров, указав среди прочего на то, что отказ может вылиться в карательные меры по отношению к восточным рабочим. Ему удалось добиться изменения приказа и переброски дивизии не в район Штеттина, а в район Котбуса. Кроме того, дивизия получила разрешение пройти маршем до Нюрнберга, поскольку железная дорога через Ульм находилась под ударами бомбардировщиков противника. В ходе такого продвижения становились неизбежными контакты с восточными рабочими и военнопленными, многие из которых записались в армию добровольцами, вследствие чего численность личного состава дивизии выросла на три тысячи человек. Новичкам выдали кое-какую форму и организовали в части резерва. (В конце концов, многих из них пришлось демобилизовать по причине сложностей с поддержанием дисциплины.) 19 марта дивизия сосредоточилась в отправном пункте под Нюрнбергом, а 26 марта последние части из ее состава прибыли в район Либерозе.

Когда немецкий офицер связи при Буняченко, майор Гельмут Швеннингер, установил контакт с группой армий «Висла», оказалось, что Гиммлер уже несколько суток назад снят с поста командующего. Его преемник, генерал-полковник Готтхард Хейнрици, ничего не знал о приказе Гиммлера и вообще был против экспериментов. Он не считал, что русские станут сражаться на данном этапе и в сложившейся ситуации, к тому же находился в полном неведении относительно политических аспектов Русского освободительного движения. Более всего Хейнрици беспокоило предстоящее советское наступление, которое грозило начаться со дня на день. Он согласился на развертывание русской дивизии только в том случае, если Гиммлер с полной определенностью возьмет на себя ответственность за это. Швеннингер поехал в Берлин, однако сумел встретиться только с Бергером, которому доложил обстановку и который отослал его к командующему 9-й армией, генералу Буссе.

Буссе не видел иного способа применить дивизию, как только бросить ее на ликвидацию советского плацдарма к югу от Франкфурта-на-Одере, — задача, которую тщетно пытался решить полк курсантов офицерской школы. Местность там простреливалась с противоположного высокого берега, поэтому для успешного осуществления операции требовалась мощная артиллерийская поддержка. Буняченко заподозрил, что его дивизии намеренно дают невыполнимое задание. Больше всего беспокоила его численность войск противника, он то и дело спрашивал, когда следует ожидать советской атаки. Его неотвязно преследовал кошмар — дивизию бросят в огонь, где она бессмысленно погибнет. Власов планировал прибыть в расположение дивизии незадолго до того, как она выступит на юг, и проследовать с ней в район назначения.

25 марта в Карлсбаде Власов встретился с Жеребковым, который доложил командующему о своих попытках войти в контакт с западными державами. После возвращения из Парижа Жеребков предоставил себя в распоряжение Власова и КОНР и получил назначение на должность начальника отдела по связям с правительственными структурами, который входил в Административное управление Малышкина. Наделенный лингвистическими способностями, Жеребков проявил себя как дипломат и служил представителем КОНР в делах с Русским отделом Министерства иностранных дел Германии, а также уполномоченным по установлению связей с западными державами с целью прояснить неизбежные послевоенные вопросы. До сей поры его действия оказывались успешными, как было это и в декабре 1944 г., когда через шведского военного атташе в Берлине, полковника фон Даненфельда, он установил связь с Густавом Нобелем, а через посла Марцана — с уроженкой России, женой американского посла в Мадриде Норман Армор. Целью контактов служило стремление разъяснить суть Русского освободительного движения западным союзникам и предотвратить выдачу его участников СССР. С теми же целями Жеребков через Министерство иностранных дел в письменном виде обратился к президенту Международного Красного Креста, доктору Бухардту,^[212] попросив того о помощи в предоставлении ему швейцарской визы для установления личного контакта между ними. Кроме того, Жеребков намеревался наладить прямые связи с дипломатическими представителями западных союзников в Берне. Не получив ответа, он встретился с поверенным в делах Швейцарии в Берлине, который посоветовал ему забыть о визах, поскольку выдача виз антикоммунистам из русских может негативно сказаться на будущих взаимоотношениях Швейцарии с Советским Союзом. По сей причине также было отказано в разрешении на въезд великому князю Владимиру. Между тем поверенный в делах намекнул Жеребкову, что можно попробовать перейти швейцарскую границу нелегально, и снабдил его рекомендательным письмом, в котором значилось, что запрос на визу поступил, однако никаких мер в данном направлении пока не принято. После официального благословения со стороны Власова Жеребков возвратился в Берлин. Перед отъездом Крёгер уведомил его, что РСХА тоже более не возражает против контактов с Западом.

Последнее совещание КОНР прошло 28 марта в мрачной обстановке неизбежно приближавшегося краха Германии. Было принято решение сосредоточить все части РОА в районе Инсбрука, установить контакт с казачьим корпусом и — в зависимости от характера ситуации — либо сдаться западным союзникам, либо включиться в боевые действия на территории Югославии.

На следующий день Власов с Крёгером поехали в Берлин, чтобы добиться быстрого снятия 1-й дивизии с Одерского фронта. В Берлине оставался лишь небольшой вооруженный контингент КОНР под командованием полковника Кромиади и вновь назначенного начальника разведки подполковника Николая Тензорова. Они занимались эвакуацией семей русских в Вюртемберг. 31 марта Власов принял делегацию казачьего корпуса во главе с Кононовым и полковником Кулаковым, которым было поручено передать КОНР и германскому правительству декларацию съезда делегатов казачьих частей.^[213] На этом сходе, состоявшемся 29 марта в Вировитице, генерал-лейтенант фон Паннвиц стал в истории казачества первым иностранцем, избранным в походные атаманы казачьих войск; полковника Кононова выбрали начальником штаба.

Единодушным голосованием было решено передать все казачьи формирования под начало Власова как главнокомандующего вооруженными силами КОНР и прекратить полномочия казачьего руководства, возглавляемого генералом Красновым, которое отказалось принимать верховенство Власова. Данное решение, однако, имело практическое значение только для казачьего корпуса Паннвица. В полном несоответствии со схемами Розенберга было установлено, что казачество является составной частью русского народа. Резолюции в пользу Власова ни в коем случае не являлись направленными против Паннвица, которого казаки боготворили. (Гиммлер одобрил передачу казачьих формирований Власову только 28 апреля.)