Королева Кристина - Борис Григорьев

Слухи о том, что Кристина собиралась переменить религию, принесли в Стокгольм «сороки на хвосте» и сильно взбудоражили тамошние власти и Церковь. Там справедливо считали, что переходом в католическую веру королева совершила бы непростительное предательство по отношению к Швеции и всему тому делу, за которое сражался и погиб её отец Густав II Адольф. Это дало бы в руки католиков и противников Швеции огромный козырь, поэтому к ней обратился бывший учитель Ю. Маттиэ^[93], умоляя не позорить страну и своего отца. Обеспокоенный Карл X решил по возможности предупредить такой опрометчивый шаг бывшей королевы и осенью 1654 года отправил в Антверпен графа Клаэса Тотта, в недавнем прошлом друга и фаворита королевы.

К. Тотту было рекомендовано соблюдать такт и во внутренние дела Кристины никоим образом не вмешиваться. Официально он направлялся в Испанские Нидерланды, чтобы сообщить королеве о предстоящем браке Карла X с Хедвигой Элеонорой Голштинской.

Шестнадцатого сентября в Антверпен приехал Р. Монтекукколи, назначенный императором Священной Римской империи Фердинандом III послом при дворе Кристины. Он встретил королеву на улице, когда та ехала в карете. Она пригласила его сесть в её экипаж и повезла на улицу Лонг Нёв. Из беседы, в которой она наговорила кучу несуразностей, он вынес шокирующее впечатление. Во-первых, Кристина отослала в Стокгольм барона Стейнберга, который должен был объявить там о её намерении не возвращаться в Швецию и выехать в Италию. Во-вторых, она уже успела растратить все деньги, одолженные у Иллана, и была на мели. Она заложила в Антверпене большую часть своих драгоценностей и отправила в Стокгольм своему «интенданту» Ю. Хольму-Лильенкруне указание переплавить свои золотой и серебряный сервизы и продать их. И ещё: король Испании якобы намеревался отдать ей в пожизненное управление Испанские Нидерланды. Но ей не так важны были сами Нидерланды, как возможность сражаться с французами во главе испанской армии! То же самое ей якобы предложили в Неаполе, но она предпочла бы Нидерланды. Ну а если ей очень захочется, то она обратится к Людовику XIV — он тоже удостоит её своим вниманием.

Монтекукколи, отлично владевший ситуацией в габсбургском семействе, не знал, что и думать: либо у Кристины «поехала крыша», либо она уже стала сожалеть о потерянном королевстве. Он склонился ко второму варианту и по-солдатски прямо дал ей понять, что ситуация, в которой она оказалась, не имеет ничего общего с тем, когда она была королевой Швеции и могла распоряжаться армией по своему усмотрению. Кристина, пишет Монтекукколи, намёк поняла и больше разговора на эту тему не заводила. Она только попросила его остаться в Антверпене и дождаться приезда туда А. Пиментелли дель Прадо.

После этого Монтекукколи встретился с эрцгерцогом (и архиепископом) Леопольдом Вильгельмом, старым боевым товарищем, и узнал, что тот внимательно присматривался к Кристине и считал, что ей следовало вести себя более сдержанно и осторожно. К тому же он сильно сомневался, что она твёрдо решила перейти в католическую веру. У него создалось впечатление, что она уже сожалеет о своём поступке.

Монтекукколи на пару месяцев уехал в Англию, а вернувшись в Антверпен, снова узнал для себя много нового. Прибыл из Швеции Клаэс Тотт и вместе с сообщением о предстоящем бракосочетании короля Швеции привёз Кристине письмо, в котором Карл X рекомендовал ей либо возвращаться в Швецию, либо не отлучаться так далеко (имея в виду Италию). Граф попросил Кристину хотя бы формально из-за уважения к отцу и в интересах Швеции остаться лютеранкой. В ответ он получил вполне ожидаемое объяснение: она заплатила за свою свободу короной, и теперь шведы не имеют никакого права эту свободу ограничивать. А вот оглушительным победам шведской армии над поляками Кристина не могла не порадоваться.

Третьего ноября приехал Пиментелли дель Прадо, снова назначенный Филиппом IV послом при дворе Кристины, и по Антверпену поползли слухи о его интимной близости с королевой. Генерал привёз неутешительную для королевы весть: король Испании не хотел, чтобы Кристина публично демонстрировала смену веры, и советовал сделать это в обстановке строжайшей секретности. В любом случае, он не желал, чтобы это произошло в Риме при понтифике Иннокентии X (1574, 1644–1655), который одной ногой стоял в могиле. Приезжать в Рим в период интеррегнума было нецелесообразно и надо было дождаться выбора нового папы. Горькую пилюлю Мадрид подсластил обещанием, что во время своего пребывания в Испанских Нидерландах королева ни в чём не будет испытывать недостатка. Это был намёк на то, что в Мадриде о её скудных финансах уже знали.

Королева оказалась связанной по рукам и ногам. Интересы испанского и шведского короля совпали: они оба не хотели, чтобы Кристина покинула Испанские Нидерланды. Такое с ней случалось впервые. Это был первый и серьёзный удар по её иллюзиям относительно свободы. Всё упёрлось в презренный металл — иначе она плюнула бы на все запреты королей и немедленно отправилась туда, куда хотелось. Но на что жить? Швеция могла наложить запрет на выплату апанажа, а других средств к существованию у неё не было. Без денег ни о какой свободе нельзя было и мечтать.

Королева решила ничем не выдавать своего возмущения и разочарования и сказала Монтекукколи, что задержка во Фландрии была её собственным решением. По Антверпену поползли слухи, что Кристина собирается выйти замуж за имперского посла, и эрцгерцог Леопольд Вильгельм начал поддразнивать Монтекукколи: «Когда же я назову тебя Вашим Величеством?»

Обеспокоенный связями Кристины с испанцами, в Антверпен приехал также Пьер Шану, но скоро убедился, что эти связи королевы никоим образом не влияют на отношения Швеции с Францией. Ему, представителю враждебной державы, было дозволено приехать в Антверпен — таковы были тогда галантные нравы, принятые в высших слоях европейской аристократии.

Шану, как полагают П. Энглунд и Д. Мэссон, явился по вызову Кристины, у которой возникла идея выступить в качестве посредника между Францией и Испанией. Почувствовав, что катастрофически теряет авторитет в общеевропейском «концерте», Кристина решила напомнить о своей роли миротворицы.

В Рождественский сочельник 1654 года Кристина сделала решающий шаг: уступая наставлениям Филиппа IV, она в присутствии Леопольда Вильгельма, Пиментелли дель Прадо, фельдмаршала Раймонда Монтекукколи и двух других испанских нобилей торжественно отреклась от «лютеранской ереси», то есть от веры своей страны. Сделано это было в частной капелле архиепископа (и эрцгерцога) Леопольда Вильгельма в обстановке строгой секретности. На процедуре отречения она сперва прочитала Символ веры, а потом поклялась в том, что безоговорочно верит в догмы Римско-католической церкви. Она преклонила колени перед падре Гуэмесом, тот спел псалом и произнёс молитву, после чего отпустил ей все грехи и очистил её душу от «ереси». Акт «возвращения к вере предков» состоялся.

Ватикан и вся католическая верхушка Церкви тайно ликовали — такого «трофея» им добывать до сих пор ещё не приходилось. Вернувшегося в Вену Монтекукколи император Фердинанд III с пристрастием допрашивал о том, как прошла церемония отречения, насколько искренна была королева в своём желании перейти в католичество и часто ли она причащается в церкви. Министр императора принц Ауэрберг был более прямолинеен: он интересовался моральным обликом королевы и высказал соображение о том, что лучше бы она осталась в Швеции.