Заговор, которого не было... - Георгий Миронов

Что толку торопиться с ответом? И так, и так — убьют. Нет у него выбора.

Словно в подтверждение его вялых мыслей услышал визг младшего:

—Молчишь? И правильно делаешь. Все равно замочили бы мы тебя. И знаешь почему?

Ильдар молчал.

— Потому, что свидетелей мы с Ромой поклялись не ос­тавлять. Понял? И еще знаешь почему? Потому что ты — мусор. И пусть на одного мусора будет меньше. Ненавижу я вас всех, ментов поганых, ненавижу!

Ильдар бы и ответил, да сил не было.

—Что-то ты разговорился сильно, братан, — усмехнулся Роман. — А имена не имей привычки произносить. Понял?

— Так он не жилец все равно.

— Это без разницы. Еще раз имя назовешь при таком раскладе, палец сломаю. Один. За второй раз — второй. У нас так в колонии отучали лишние слова говорить.

— Да ты что, брат, ты что... Он же мертвый уже, давай кончать его, брательник. Что с ним судить-рядить: лучший мент — мертвый.

Он поудобнее перехватил рукоятку ножа и с размаху, с лихим кряком всадил тонкое лезвие в грудь Ильдара, тот зажался, свернулся клубком, инстинктивно закрывая жи­вот и сердце.

Роман для порядка тоже несколько раз ударил ногой — в позвоночник, в затылок, в висок, в лицо, — старался по­точнее бить, попадая в жизненно важные центры. Ильдар уже не стонал, когда Веня перевернул его и несколько раз ударил ножом в спину, шею, затылок.

Судебно-медицинские эксперты насчитают потом на теле Ильдара 38 колото-резаных ран грудной клетки, туло­вища и лица, ушиб головного мозга, ушиб спинного мозга, переломы 5—8-го ребер, множественные ссадины и гема­томы... Но это будет потом.

А пока...

А пока Ильдар Нуралиев умирал в степи, истекая кровью...

Кровь сочилась из многочисленных ран, питая сухие травинки ненужным им алым соком... Невыносимая боль в разбитой голове, раздавленных кистях рук, острая, прони­зывающая все тело боль в позвоночнике. Когда много бо­ли — это даже хорошо, потому что можно время от времени провалиться в небытие...

И тогда он видел, как льется молоко из крынки в круж­ку... Как потрескавшиеся от работы руки матери режут хлеб, прижав каравай к груди... И снова искры боли. И сно­ва темнота. И уже перед глазами — руки отца, сжимающие колун... И разлетаются на полешки сухие березовые чур­баки.

И снова искры боли... И снова провал в темноту. И кри­ки, крики... Мальчишеские крики... На волейбольной пло­щадке? На футбольном поле?

— Отдай!

Просьба паса?

И снова темнота и тишина.

Но крики были наяву. Только не паса просил один брат у другого.

— Отдай! Это мое!

Братья делили трофеи...

— Отдай, зачем тебе электробритва? Под мышками будешь брить, как баба? У тебя ж борода не растет, — на­смехался старший, откладывая из трофеев — вещей Нуралиева — электробритву.

— У тебя тоже не сильно растет, хоть ты и старше...

— Не твое дело. Часы тоже себе возьму. А вот автомо­бильные — забирай, носи на здоровье.

— На чем? На груди? — обижается младший брат.

— Где приспособишь, там и носи. Свобода, мать твою. Все, понимаешь, поровну: мне «бабки», тебе портмоне, — хохотнул он, бросая брату старенький бумажник из кожза­менителя и перекладывая 80 р. в карман ковбойки.

...В документах уголовного дела список взятых в ту кро­вавую ночь трофеев будет читаться так:

— магнитола — 200 р.

— автомобильные часы — 65 р.

— 11 кассет — 197 р.

— электробритва — 15 р.

—наручные часы — 45 р.

—деньги — 80 р.

—бумажник — 6 р.

—две бутылки водки...

Цена крови... Не так много времени прошло с той поры, думаю, большинство читателей помнит масштаб цен. Со­знательно привожу эти «ценники», чтобы представить... попытаться представить себе, во что оценили эти двое жизнь человека.

...Роман оглянулся на застывшее на сухой степной зем­ле тело.

— Точно ли убили? — нерешительно спросил млад­шего.

Веня, гордый тем, что старший, бывалый брат спраши­вает его мнение, советуется, уверенно бросил:

— Ты что? Он уж десять раз помер... От таких ран? С та­кими ранами не живут... И крови потерял много... Ишь, все вокруг красное.

— Так чего мы ждем? Поехали. Нам еще пилить и пилить.

Он подошел к машине сзади, пнул кроссовкой заднее колесо.

— «Тачка» в порядке. Хорошие «бабки» за нее в Закавка­зье получим.

— В Дагестан поедем? В Махачкалу?

— Нет... У меня в деревне под Баку на нее уже покупа­тель заждался.

— Братан, — заскулил Веня. Когда ему что-то было надо выпросить у старшего брата, он всегда делал такую вот жа­лостливую мину и скулил, как собачонка... даже когда знал, что брат все равно не откажет... Точно не откажет. Все ж скулил, словно в ожидании неминуемого отказа.

— Ну, что?

-Дай, я...

— Чего тебе?

—Дай, я порулю...

— Садись, рули — путь далекий. Надоест еще...

Веня гордо уселся на водительское кресло, брезгливо вытер газетой пятно крови на баранке, бросил газетку на землю.

— Поехали?

И резко взял с места...

На степной дороге рулить одно удовольствие. Приятно чувствовать себя сильным, могучим, властным... Из-под колес бросались время от времени в сторону представите­ли местной фауны, какая-то мошкара надоедливо билась в ветровое стекло. Машина на хорошей скорости уходила по калмыцкой земле в сторону Дагестана...

Ильдар открыл глаза. Насколько позволяла боль в голо­ве, оторвал ее от земли, огляделся. То ли он зрение поте­рял, то ли просто темно вокруг. Вдали увидел огонек — это удалялась от него его машина, купленная на с таким тру­дом заработанные, одолженные и еще не отданные день­ги, неуверенно нащупывая фарами путь в степи.

Ильдар сориентировался, встал на четвереньки... Но, увы, эти движения отняли последние силы, и он снова упал. Лежа нащупал раны. Кровь не била фонтаном, а со­чилась... Значит, ни один крупный кровеносный сосуд не задет, понял Ильдар. На голове он нащупал гигантскую шишку, — сотрясение мозга наверняка есть, но череп вро­де бы цел, поставил он себе еще один диагноз.

«Если бы пробили сердце или печень, наверное, уже по­мер бы, — хладнокровно подумал он. — А я живу».

Он уже боялся пытаться встать или хотя бы приподнять­ся — неизвестно, придет ли он в себя, если еще раз потеря­ет сознание.

— Надо ползти! — решил он.

Не воспоминания о книжных и киногероях толкали ок­ровавленного, обессиленного Ильдара, заставляли ползти по становящейся к ночи холодной калмыцкой земле.