Степан Разин - Андрей Сахаров

Бежавший из разинского стана московский стрелец Иван Алексинец рассказывал на допросе в тамбовской приказной избе: «А струги у него, Стеньки, небольшие, человек по десяти, и в большем человек по 20-ти в стружке, а иные в лодках человек по 5-ти. А которых невольных людей с насадов и стругов неволею к себе он, Стенька, имал, и у тех всех людей ружья нет».

Алексинец говорил правду. Терялись теперь большие есаульные струги среди десятков малых лодок, и людей шло теперь к Разину столько, что всех на ходу не вооружить. Хотя пополнилось войско стрельцами московской и астраханской выучки с пищалями, бердышами и саблями, но все больше становилось в разинском войске людей невоенных, сидели они в стругах и стружках с топорами и копьями, вилами и косами, а иные держали в руках палки. Много прибавилось в войске и людей, которые пришли сюда неволею. Это были служилые люди, спасавшие свои жизни, дети боярские, многие стрельцы. Им доверять было нельзя. И чем больше разрасталось разинское войско, тем меньше в нем было единства, старые казаки тянули в одну сторону, беглые крестьяне и холопы в другую, но пока был успех — было единство.

Сам Разин уже не мог вникать в дела так, как он это делал раньше, руки не доходили до всех десяти тысяч, до каждого струга, до каждой лодки. Кроме того, войско, начиная с Царицына, постоянно было разделено на две части — на речную флотилию и конницу. Во время похода на Астрахань бывало, что обе части не встречались между собой долгими днями. В эти дни Разину приходилось чаще советоваться с есаулами, перекладывать на их плечи многие важные дела. Прежде около Разина был заметен лишь Сергей Кривой. Теперь же начинают выделяться казацкие начальники один за другим. Начинает греметь на Волге слава Уса и Шелудяка, Еремеева и Шумливого. Но Разин не завидовал новой славе своих приспешников, он хорошо понимал, что нельзя делать большое дело в одиночку, и он сам уже выдвигал и поддерживал есаулов, доверял им предводительство огромными силами. Сама жизнь постепенно превращала Степана из лихого атамана в осмотрительного предводителя целой армии. Все чаще Степан вынужден был обращаться не ко всему войску, а лишь к своим помощникам. Шел Разин по новому для него пути, но и сопротивлялся он всеми силами этому новому, хватался сам за всякую горячую работу, рыскал в стругах меж островами, рубился со стрельцами, а потом пил и бражничал вместе с казаками, поддерживал добрые казацкие обычаи.

Вот и сейчас — сбросил Степан с себя дорогой кафтан, шелковую рубаху, сел на весла рядом с дюжими стрельцами. Немилосердно пекло солнце, по лбу, по плечам Степана стекали струйки пота, а он все налегал и налегал на весла, вздувались на руках мускулы, пружинилась атаманова шея, летел есаульный струг Степана навстречу Астрахани…

В тот же день, как получил воевода Прозоровский печальное известие о разгроме Львова под Черным Яром, поспешил он на крепостные стены: время не терпело, но сегодня завтра будут бунтовщики под Астраханью.

Стены выглядели ветхо, кое-где кирпич осыпался, рвы помельчали и позаросли бурьяном, частоколы сгнили. Начал воевода с главного: пригнал к крепостным укреплениям каменщиков и плотников, собрал многих посадских людей, начал чинить стены. За несколько дней обновил воевода и каменный и деревянный город, очистил рвы, расставил заново пушки. Теперь Астрахань была готова к сидению.

Обходил довольный князь Иван свой город. Все было в нем стройно и в порядке. Вот стоит каменный кремль: шесть ворот, десять башен; дальше идет Белый город, тоже с каменными стенами высотой до десяти сажен и толщиной до четырех, а за каменной стеной Белого города идет третья крепостная полоса — земляной вал с деревянной стеной на нем. Обороняет вал астраханский посад. А дальше — ров, глубокий, вычищенный. В крепостных башнях вдоволь наложено пороха, пуль, пушечных ядер, всякого оружия, сюда же воевода на случай осады приказал притащить зерна, муки, сухарей, если станет сидеть Астрахань и отбиваться от казаков, то этого запаса надолго хватит. Несколько тысяч московских и астраханских стрельцов стояли на защите Астрахани, здесь же были служилые татарские мурзы со своими отрядами; возглавляли стрелецкие и рейтарские полки опытные иноземные офицеры, около астраханского причала стоял первый боевой русский корабль «Орел» со многими пушками, и командовал кораблем иноземец же Бутлер.

Особенно гордился Прозоровский астраханскими пушками. Привез он их с собой сверху: расставил по всем трем линиям крепостных стен пятьсот пушек. Ни одна крепость на Волге не имела такого огневого боя и таких укреплений. С удовольствием слушал воевода, когда ему передавали слова иноземных мастеров и офицеров о том, что астраханская крепость является одной из лучших в Европе и устоит против миллиона человек.

Шел Прозоровский по городу, и с надеждой смотрели на него местные купцы, дворяне, приказные, промышленники. Уж князь Иван Семенович охранит их торговлю, их предприятия и угодья, не выдаст на поток и разграбление безвестным ворам. А было в Астрахани тех предприятий и угодий немало. Стояли в городе гостиные дворы — русский, индийский, армянский, персидский, бухарский и другие, ломились их подвалы от всяких товаров. Плотным кольцом окружали город соляные промыслы и рыбные учуги со всякой снастью, хлебным, денежным и оружейным запасом. Зеленым ковром покрывале все подступы к Астрахани сады, огороды, бахчи, около причалов астраханского порта стояли большие и малые торговые и рыболовецкие суда. Одни из них были здешние, другие приходили из-за моря, с верховья Волги. С апреля по октябрь шли они в Астрахань и из Астрахани непрерывным потоком, а в этом году вышла заминка: перекрыл Разин пути под Царицыном и Черным Яром, и осели все суда у астраханских причалов. Пышные и богатые торги были раскиданы по всему городу, их прилавки ломились от ествы и питья, тканей и всякой утвари. Смотрел Прозоровский на свой богатый, сильный и укрепленный город, и сердце его радовалось.

Но многого и не видел воевода. Не видел он, что давно уже бурлит, наливается ненавистью город. На судах, учугах, соляных варницах, бахчах и огородах, в ремесленных мастерских копят злобу на своих хозяев, тысячи работных и всяких гулящих людей. Ушли они, крестьяне, холопы, посадские, в свое время на государеву украйну, в далекую Астрахань, но и здесь их достала жесткая воеводская рука.

Не ведал Прозоровский и про стрельцов. Сидели стрельцы без жалованья уже который месяц — не поступила в этом году царская казна в низовые города, но гордый воевода и слышать не хотел про стрелецкие нужды, и, когда говорили ему головы, что неспокойны стрельцы Прозоровский отвечал одно: «Забью батогами бунтовщиков!» А стрельцы не унимались, собирались на тайные сходки по дворам и окраинным местам, говорили там речи против воеводы и бояр. Скоро среди стрельцов стали появляться неведомые люди в стрелецких кафтанах, рассказывали они о том, какая вольная жизнь началась на Дону и на Волге и как Разин изводит под корень всех насильников и кровопийц; потом открывались они — что посланы от Степана Разина бить челом всем астраханцам, звать их к казакам в помощники. Смотрели на них стрельцы, слушали, и сладко замирали стрелецкие сердца…

Все злее и угрюмее становились астраханские стрельцы, все чаще говорили дерзкие слова своим начальникам, поднимали голос и на воеводу. Однажды явилась толпа стрельцов на воеводский двор. Кричали стрельцы Прозоровскому: «Подай нам жалованье, воевода, не хотим больше без денег служить. Обеднели вконец, женки и детишки сидят голодом!» Схватился было воевода за саблю, выскочил из горницы, но потом одумался и к стрельцам уже вышел умильный, ласковый, объяснил все доподлинно, что перекрыл вор Стенька Волгу и нет прохода на низ государевой казне, но, даст бог, собьют вора с Волги и заплатят стрельцам. Но не слушали стрельцы, кричали больше прежнего, поминали, как платили им в прошлые годы по городам дешевой медной монетой, как примучивали их стрелецкие начальники.