Петр Великий. Прощание с Московией - Роберт К. Масси

Сплошь и рядом жизнь человека была не только тяжела, но и коротка. Богач еще мог дотянуть до пятидесяти, а земной путь бедняка обрывался в среднем между тридцатью и сорока годами. Лишь половина младенцев доживала до года – во дворцах ли, в хижинах, неважно. Из пятерых детей, родившихся у Людовика и его супруги Марии Терезы выжил только дофин. Английская королева Анна, отчаянно пытавшаяся дать стране наследника, родила шестнадцать детей, и ни один из них не прожил дольше десяти лет. Петр Великий и его вторая жена, Екатерина, произвели на свет двенадцать детей, но лишь две дочери, Анна и Елизавета, достигли совершеннолетия. И Королю-Солнце суждено было потерять одного за другим: единственного сына, старшего внука, старшего правнука (а ведь каждый мог стать наследником престола), которых унесла корь всего за год и два месяца.

Фактически население Европы в XVII веке уменьшалось: в 1648 году его оценивали в 118 миллионов, а к 1713 году цифра снизилась до 102 миллионов. Главной причиной была чума и другие эпидемии, периодически опустошавшие континент. Распространяемая крысиными блохами чума проносилась по городам, устилая землю мертвыми телами. В 1665 году в Лондоне умерло 100 000 человек, девятью годами раньше в Неаполе – 130 000. Стокгольм потерял треть своего населения от чумы 1710–1711 годов, а Марсель – половину жителей в 1720–1721 годах. Недород и следовавший за ним голод также губили людей сотнями тысяч. Кто-то просто умирал голодной смертью, большинство же становилось добычей болезней, чью губительную работу облегчало недоедание, подрывавшее силы больных. Множество смертей было результатом плохого санитарного состояния городов и селений. Вши переносили тиф, комары – малярию, кучи конского навоза на улицах привлекали мух – переносчиц тифа и детской дизентерии, уносившей жизни тысяч детей. Почти повсюду свирепствовала оспа – кто умирал, кто выживал, сохранив глубокие отметины на лице и теле. Смуглое лицо Людовика XIV, как и бледное Карла XII, было изуродовано щербинами. Несколько обуздать ужасную болезнь удалось лишь с введением оспопрививания в 1721 году, когда смелое решение принцессы Уэльской подвергнуться прививке не только прибавило храбрости остальным, но и сделало эту процедуру модной.

* * *

В этот-то просвещенный мир XVII века со всем его блеском и мощью и со всеми его невзгодами и попадали немногие оказывавшиеся за границей русские, которые жмурили глаза, как подземные обитатели, извлеченные на свет. Почти все, что они видели, вызывало у них недоверие или неодобрение. Иностранцы, разумеется, слыли еретиками, общаясь с которыми недолго и опоганиться, так что весь процесс поддержания международных отношений рассматривался в лучшем случае как неизбежное зло. Русское правительство всегда неохотно принимало в Москве постоянные иностранные представительства. Как объяснял один из виднейших сановников царя Алексея, такие посольства «принесли бы один вред Московскому государству и поссорили бы его с другим странами». С тем же высокомерным недоверием смотрели российские власти и на собственные посольства за рубежом. Русские послы ехали на Запад, только если к тому вынуждали чрезвычайные обстоятельства. Но и тогда послы эти обычно не имели никакого представления о чужих странах, мало что знали о европейской политике и культуре, говорили только по-русски. Болезненно сознавая собственные недостатки, они тешили свое самолюбие, придирчиво следя за соблюдением протокола, правильностью титулования и обращений. Они добивались разрешения передать послания своего повелителя только в собственные руки иноземного монарха. Мало того, они настаивали, чтобы во время аудиенции упомянутый монарх официально осведомился о здоровье царя и при этом встал бы и обнажил голову. Стоит ли говорить, что подобная церемония не слишком вдохновляла Людовика XIV, да и менее значительных европейских правителей. Когда обиженные хозяева предлагали русским послам придерживаться западных обычаев, те с каменным видом отвечали: «Нам другие не указ».

Помимо того, что русские послы отличались невежеством и заносчивостью, их собственная свобода действий была сурово ограничена. В ходе переговоров они не могли взять на себя никакого решения, если оно не было заранее предусмотрено и санкционировано в полученных ими инструкциях. Любая неожиданность, даже самая незначительная, требовала согласования с Москвой, на что уходили недели проволочек в ожидании гонцов. Так что перспектива появления русской миссии не вызывала восторга при европейских дворах, а иностранные вельможи, приставленные к московским гостям, считали, что им сильно не повезло.

В связи с этим вспоминается один дипломатический казус, случившийся в 1687 году, когда правительница Софья отправила посольство с князем Яковом Долгоруким в Голландию, Францию и Испанию. В Голландии их приняли хорошо, но во Франции все пошло вкривь и вкось. Курьер, посланный в Париж известить об их прибытии, не пожелал передать это известие никому, кроме самого короля. Поскольку ни министру иностранных дел и никому другому не под силу оказалось одолеть стремление несгибаемого россиянина к цели, то пришлось вернуть его назад вместе с письмом, которого в Париже так никто и не вскрыл и не прочел. Тем не менее посольство проследовало по Голландии во Францию. На французской границе в Дюнкерке таможенники опечатали весь багаж посольства и объяснили, что его вскроют и досмотрят более квалифицированные чиновники, как только он попадет в Париж. Русские пообещали не трогать таможенных печатей, но, добравшись до парижского предместья Сен-Дени, тут же распечатали и открыли сундуки и раскинули их содержимое – главным образом драгоценные русские меха – на столах для продажи. Налетели французские торговцы и мигом все расхватали. Позже шокированные придворные чины презрительно фыркали, что русские «забыли о достоинстве послов; они ведут себя как лотошники, заботясь не о чести своего повелителя, а о собственной выгоде и наживе»[55].

Король принял послов в Версале, и все шло хорошо, пока не явился из таможни чиновник, чтобы досмотреть багаж. Русские ему этого не позволили, и тогда подоспела полиция в сопровождении замочных мастеров. Взбешенные россияне выкрикивали оскорбления, а один из послов даже выхватил нож, после чего французы отступили, и дело доложили королю. Возмущенный Людовик приказал русским покинуть страну и забрать подарки, врученные ему от имени обоих царей. Когда же послы отказались уехать, пока не получат еще одной королевской аудиенции, французские власти вынесли всю мебель из дома, где остановилось посольство, и перекрыли продовольственное снабжение. Через день русские капитулировали и взмолились об аудиенции, утверждая, что если вернутся в Москву, не побывав на приеме у короля, головы им не сносить. На этот раз они кротко согласились предъявить вещи для досмотра и вести переговоры с менее высокопоставленными чиновниками – только бы Людовик их принял. Через два дня король пригласил их на обед в Версаль и лично показывал им сады и фонтаны. Тут послы пришли в такое восхищение, что раздумали уезжать и принялись изобретать причины, чтобы задержаться. Впрочем, вернувшись домой, они громогласно жаловались на скверное с ними обращение в Париже, и обида, которую затаила Россия после этого дипломатического конфуза, стала одной из причин скверных отношений между Францией и Россией. Это углубило уже существовавший разрыв между государствами из-за того, что французы поддерживали Турцию, с которой Россия, по крайней мере формально, находилась в состоянии войны до 1712 года. В частности, она сказалась на решении Петра не ездить в Париж, пока жив Король-Солнце. Вот почему, собираясь покинуть Россию, Великое посольство не намеревалось посетить величайшего из европейских монархов, и, как ни печально, ни исторические документы, ни легенды не повествуют о том, чтобы когда-нибудь два царственных колосса эпохи сошлись под одной крышей.