Николай Кузнецов - Теодор Гладков

В доме Руденко разведчиков ожидал не слишком приятный сюрприз – шесть немецких солдат, явившихся на постой. К счастью, ночь прошла благополучно, а утром Пастухов и Кобеляцкий перебрались на новое жилье – на улице Лелевеля, 17 они сняли угол с харчами в квартире у стариков Шушкевичей.

Новых жильцов Шушкевичи считали обыкновенными вокзальными возпарями и никаких ненужных вопросов не задавали. Неделю разведчики прожили здесь тихо и мирно, занимаясь исключительно разведкой, пока к Пастухову где-то на улице Легионов не прицепился шпик. Трудно сказать, что именно в поведении Степана Петровича показалось ему подозрительным, но, во всяком случае, три часа кряду, куда бы ни шел Пастухов, как ни хитрил, шпик петлял за ним неотступно. И тогда разведчику это надоело. До сих пор он был настроен довольно миролюбиво, но время шло, он замерз, проголодался, а тут «хвост»…

Пастухов быстро зашагал в сторону Краковского базара, а оттуда – к развалинам бывших еврейских кварталов. Расчет был правилен – этот зловещий район, где гитлеровцы расстреляли десятки тысяч людей, все обходили как зачумленные. Пастухов круто свернул на узкую, темную улочку и стал за углом, приготовив пистолет. Шпик, как и следовало ожидать, запыхавшись, выскочил из-за поворота. Степан выстрелил почти в упор. Домой он вернулся уже без приключений.

В тот же вечер Кобеляцкий рассказал ему, что, по слухам, в последние дни немцы беспрерывно свозят военное имущество и боеприпасы в Стрийский парк, и друзья решили незамедлительно проверить, так ли это. Действительно, на следующее утро сквозь колючую проволоку, ограждавшую часть парка, Степан Петрович и Михаил разглядели характерные штабеля ящиков с боеприпасами. Теперь оставалось только добавить еще одну запись – несколько никому, кроме Пастухова, не понятных крючков на чистой стороне листка немецкого солдатского календарика.

Но боевое настроение не позволяло им уйти из парка, ограничившись наблюдением. К тому же в задание разведчиков входило в случае потери связи с отрядом (а именно это произошло в результате гибели радиста Бурлаки) – сеять среди оккупантов панику. Именно поэтому немецкий подполковник, решивший сократить путь и пройти к казарме не аллеей, а тропинкой, так и не дошел до ее конца. На этот раз стрелял Кобеляцкий.

Прошло два дня. Разведчики проходили мимо театра. Внезапно откуда-то сзади вылетел серый автомобиль и промчался мимо, обдав их брызгами. И Пастухову показалось, что он узнал пассажира в офицерской форме, сидевшего на переднем сиденье рядом с шофером.

– Видал? – тихо спросил он Кобеляцкого. Тот кивнул головой. – Он?

– Он, Грачев, – подтвердил Михаил. – Ну, теперь жди больших дел.

Долго ждать не пришлось: через три дня Львов, как в свое время и Ровно, был необычно взбудоражен. На базарах и в трамваях, в магазинах и возле газетных киосков люди передавали друг другу самые фантастические подробности о том, как неизвестный гауптман среди бела дня убил вице-губернатора Галиции Бауэра и начальника канцелярии президиума губернаторства Шнайдера.

Кто был этот гауптман, откуда, почему стрелял в высокое начальство – на эти вопросы давали тысячи ответов, и все разные.

Но одна деталь присутствовала во всех рассказах и особенно поражала воображение: прежде чем стрелять, гауптман якобы спросил у Бауэра… его фамилию! А потом уехал. Спокойно сел в поджидавшую его машину и уехал. Неизвестно куда. Только его и видели!

Разведчики ликовали. По почерку блестяще осуществленной операции им было ясно, что это дело рук Грачева. Значит, они правильно опознали пассажира серого «фиата».

13 февраля Пастухов купил у мальчишки на улице местную газетенку, издававшуюся немцами на украинском языке, и с удовольствием прочитал запоздалое сообщение:

«9 февраля 1944 года вице-губернатор д-р Оттон Бауэр, шеф правительства дистрикта Галиция, пал жертвой большевистского нападения. Вместе с ним умер его ближайший сотрудник, испытанный и заслуженный начальник канцелярии президиума губернаторства дистрикта Галиция ландгерихтсрат д-р Гейнрих Шнайдер. Они погибли за фюрера и империю».

Мальчишка-разносчик так и не понял, почему довольно мрачного вида дядько вдруг отвалил ему за газету столько денег, сколько он не зарабатывал и за весь день.