Азеф - Валерий Шубинский

— Как вам угодно будет, — сказал я.

Я повесил трубку, но какое-то внутреннее беспокойство побуждало меня еще раз позвонить Рачковскому. Его не было дома. У телефона была его жена, француженка. Со всей настойчивостью я предложил ей удержать мужа от посещения Контана. Там грозит ему несчастье. Она обещала мне. Вечером я отправил в ресторан сильный наряд полиции и чинов охраны. Они видели, что Гапон и Рутенберг вошли в отдельный кабинет ресторана, специально заказанный Рачковским. Соседний кабинет был занят каким-то подозрительным обществом. Рачковский не явился»^[184].

Очень странное свидетельство. Во-первых, оно отчасти противоречит рассказу Рутенберга. По его словам, он приехал один, узнал от швейцара, что никакого «Иванова» в ресторане нет, в гардеробе опознал двух явных сыщиков… и отправился восвояси, ни в какой отдельный кабинет не заходя.

Во-вторых, Рачковский под пером Герасимова выглядит полным идиотом. Один из руководителей политического сыска идет на встречу с предполагаемым террористом по наводке такого «надежного и верного человека», как Гапон, и удивляется, когда его предупреждают об опасности!

В-третьих, имея возможность взять Рутенберга с поличным, с метательным снарядом в руках, полицейские не делают этого…

А какова во всем этом роль Азефа, который все это время продолжал писать Рачковскому какие-то безответные письма? Сообщал ли он в этих письмах что-то? Что?

Гапон, со своей стороны, объяснял свою и Рачковского неявку тем, что Рутенберг не отзвонился накануне.

В общем, какая-то непонятная игра с обеих сторон.

После несостоявшейся встречи Рутенберг отправился в Финляндию, где встретился с Азефом.

Во-первых, он признался в том, что фактически саботировал всю ту часть задания, которая касалась имитации покушения на Дурново. Просто потому, что не понимал, какой в этом смысл.

А дальше все было так:

«…Азеф обозлился, стал грубо обвинять меня, что я не исполняю его инструкций, что своей неумелостью я проваливаю все и всех (в это время в Петербурге произошли аресты БО). Он торопился куда-то по делу и, уходя, назначил мне вечером свидание, чтобы подумать, не оставить ли Рачковского и покончить с одним Гапоном.

Я ничего не ответил тогда Азефу. Все его обвинения были до того несправедливы и он мне стал до того отвратителен, что я буквально не мог заставить себя встретиться с ним.

Я оставил ему записку, что не могу и не хочу ни видеть его, ни слышать, что возвращаюсь в Петербург продолжать дело, как сумею, на основании имеющихся у меня прежних распоряжений.

Я вернулся обратно»^[185].

А не использовал ли Азеф весь этот сюжет с «двойным покушением», чтобы отвлечь внимание от настоящей группы, следившей за Дурново, на мифическую группу Рутенберга? Мы помним, как он во время покушения на Плеве старательно отвлекал внимание полиции на «дублеров» — на группу Клитчоглу.

В любом случае Азеф хотел устранить по меньшей мере Гапона. Но так, чтобы это было сделано не руками Боевой организации и не с санкции члена-распорядителя БО.

Обидевшись и решив действовать в одиночку, Рутенберг в точности «попал» в азефовский план.

Теперь он решает воспользоваться услугами собственных «дружинников». Среди них — бывшие гапоновцы — например, пятидесятилетний рабочий Алексей Игнатьевич Чудинов. Известно еще одно имя — Александр Аркадьевич Дикгоф-Деренталь, студент Военно-медицинской академии, впоследствии писатель. Он, единственный из участников акции (кроме Рутенберга), оставил о ней воспоминания (правда, не очень достоверные). Про остальных Рутенберг сообщает только то, что они были «рабочие» и «члены партии».

Эти люди должны были не просто убить Гапона — они сначала должны были уличить и «осудить» его. Свидетели, судьи и палачи — в одном лице.

В течение двух недель Рутенберг вел с Гапоном переговоры, а кто-то из членов назначенного им «суда» слушал их из укрытия. При этом Мартын так строил разговор, чтобы Гапон побольше скомпрометировал себя. Речь шла не только о сотрудничестве с полицией. Рутенберг заводил, к примеру, речь о деньгах, в графтоновские дни переданных Циллиакусом Гапону на организацию мятежа в столице. Гапон уходил от разговора — деньги были явно потрачены нецелевым путем.

Стоит подумать о смысле слова «провокация». Революционеры употребляли его более чем расширительно. Но вот умный, храбрый, благородный (чему свидетельство вся его последующая жизнь) человек Петр Рутенберг действует так, как действует — и сам не понимает, как это называется… Политический фанатизм отменял моральные ограничения.

24 марта Рутенберг отправил отчет о своих действиях Азефу. Ответа он не получил.

А 27 марта в пять часов дня он встретил Гапона на железнодорожной платформе в Озерках и отвел его на только что снятую им дачу Звержинской. Там уже находились дружинники: в ожидании жертвы подкреплялись пивом и бутербродами.

Опять откровенные разговоры…

С отвратительно-театральным финалом:

«Я дернул замок, открыл дверь и позвал рабочих.

— Вот мои свидетели! — сказал я Гапону.

То, что рабочие услышали, стоя за дверью, превзошло все их ожидания. Они давно ждали, чтобы я их выпустил. Теперь они не вышли, а выскочили, прыжками, бросились на него со стоном: „А-а-а-а“ — и вцепились в него.

Гапон крикнул было в первую минуту: „Мартын!“, но увидел перед собой знакомое лицо рабочего и понял все.

Они его поволокли в маленькую комнату. А он просил:

— Товарищи! Дорогие товарищи! Не надо!

— Мы тебе не товарищи! Молчи!

Рабочие его связывали. Он отчаянно боролся.

— Товарищи! Все, что вы слышали, — неправда! — говорил он, пытаясь кричать.

— Знаем! Молчи!

Я вышел, спустился вниз. Оставался все время на крытой стеклянной террасе.

— Я сделал все это ради бывшей у меня идеи, — сказал Гапон.

— Знаем твои идеи!..»^[186]

Лично Рутенберг предпочел не участвовать в удушении вождя 9 января и не присутствовать при нем: вышел на веранду.

Гапона никто не искал неделю — пока 5 апреля Александра Уздалева не заявила в полицию об исчезновении своего мужа.

Газеты почти месяц наперебой обсуждали тему. Причем один из главных участников обсуждения — некто «Маска» из «Нового времени». А это, между прочим, псевдоним не кого иного, как Манасевича-Мануйлова. И именно этот осведомленный публицист уже 15 апреля очень близко к реальности изложил всю историю взаимоотношений Гапона и Рутенберга — вплоть до финального свидания в Озерках.