"Сыны Рахили". Еврейские депутаты в Российской империи. 1772-1825 - Ольга Минкина

В июне 1817 г. Голицын возобновил свою переписку с Новосильцевым. 6 июня 1817 г. он писал Н.Н. Новосильцеву о том, что «депутаты еврейского народа» (имеются в виду Зонненберг и Диллон) недавно доносили ему о настроениях евреев Царства Польского, которые якобы «беспокоятся о слухе, в Варшаве носившемся, что приготовляется новое положение о евреях, в котором будто есть статьи, по их отзыву самые тягостные для них и клонящиеся к уничтожению самой их веры»^[837]. Дело казалось настолько серьезным, что было доведено Голицыным до сведения императора. Сложившаяся ситуация имела определенное сходство с конфликтом, сопровождавшим учреждение Первого еврейского комитета^[838]. В описанной выше коллизии с евреями Царства Польского имела место сходная расстановка сил: представители центральной администрации во главе с императором, обеспокоенные возможными проявлениями недовольства со стороны евреев, еврейские депутаты в столице, стремящиеся использовать эту ситуацию в своих интересах, и, наконец, главы местной администрации, желающие доказать центральным властям, что контролируют ситуацию в подчиненном им регионе. Примечательно, что депутаты на этот раз заручились доверенностью варшавского кагала^[839], который при содействии депутатов стремился добиться пересмотра дел по ритуальным обвинениям, отмены запрета на торговлю алкоголем и отказа правительства от проектов введения воинской повинности для евреев Царства Польского. В данном случае евреи Варшавы обратились к посредничеству еврейских депутатов в Петербурге, тогда как в других случаях интересы польских евреев могли расходиться с «политикой» петербургской депутации и представители («поверенные») варшавских евреев предпочитали действовать самостоятельно. Позиция Голицына, активно поддерживавшего в данном случае еврейских депутатов, возможно, связана с его давним конфликтом с Новосильцевым^[840], а также финансовым воздействием со стороны депутатов.

В том же 1817 г. депутаты успешно выступили против проекта привлечения российских евреев к военной службе. Согласно изложению их «представления» в мемории Четвертого еврейского комитета, депутаты, «помимо причин, основанных на вере», утверждали, что в армии евреи будут подвергаться постоянным унижениям и издевательствам со стороны русского командования и солдат, что семьи рекрутов останутся без средств к существованию и что евреи не смогут торговать в кредит, поскольку никто не станет ссужать деньгами людей, которые в любой момент могут быть сданы в солдаты^[841]. Вся аргументация «представления» депутатов сводится, таким образом, к тяжелым последствиям, которые введение рекрутчины будет иметь для еврейского населения. В этой записке депутаты, видимо, апеллировали не к государственным интересам, а к «человеколюбию» и «милосердию» императора. Примечателен также комментарий Четвертого еврейского комитета, в котором члены комитета пытались расшифровать «скрытый смысл» прошения (а также, видимо, и всей деятельности) депутатов: «Евреи, почитающие себя в плену, не могут иметь ревности служить чужому государству. Притом, имея предсказание о восстановлении Иакова и толкуя, что сие восстановление зависит от падения Исава, они питают тайное желание мести против христианских государств»^[842]. Дискредитация депутатов в данном документе приближается к мифологизации их в образе демонических противников любой власти и отражает становление новой правительственной идеологии по еврейскому вопросу. В 1817 г. их прошение, безусловно, воспринималось более адекватно и было использовано правительством в качестве повода к отсрочке рассмотрения сложного вопроса о военной службе евреев на неопределенный срок.

Совсем иначе рисуется деятельность еврейских депутатов в 1817 г. в записке Маркевича: «Они [Диллон и Зонненберг] отписали к народу, что оный оклеветан пред правительством, которое имеет намерение поступить с евреями как царь фараон во время порабощения их в Египте, а потому и должно прибегнуть к молитвам, постам и отступным деньгам»^[843]. При общей тенденциозности записки Маркевича, она может послужить дискурсивным источником, дополняющим парадигму «гзейрот»^[844] и ее частное преломление в письмах еврейских депутатов из Санкт-Петербурга кагалам черты оседлости.

10 августа 1817 г. Голицын ответил на препровожденное к нему С.К. Вязмитиновым 31 мая письмо волынского гражданского губернатора от 28 апреля о том, что житомирские евреи, «изъясняя, что до сведения их доходит, яко по всем губерниям, где находится еврейское общество, делается съезд для избрания промежду себя в Санкт-Петербург от каждой губернии по одному депутату»^[845], просили губернатора дать санкцию на съезд в Житомире представителей (в документе они также именуются «депутатами») всех кагалов Волынской губернии для избрания из их числа депутата в Санкт-Петербург. Волынские евреи настаивали на двухступенчатых выборах. Голицын потребовал по этому поводу объяснений от Диллона и Зонненберга, которые заявили, что от них было сообщено всем губернским кагалам о съезде для выбора других депутатов на их место и предполагают, что произошла ошибка в донесении житомирских евреев гражданскому губернатору, будто во всех губерниях избирают депутатов. При сем они представили мне, что имели в виду выбор только двух или трех депутатов от всего еврейского народа, а депутаты от губерний составили бы то число, которое послужило бы к отягощению обществ, долженствующих принять на свое содержание их, и было бы вредно для самого дела^[846].