Цицианов - Владимир Лапин

Такова же была судьба и других его братьев. По делу сторонников царевича Парнаоза во время осады Эривани было арестовано 73 человека. Следственная комиссия, составленная из трех человек, начала работать 2 апреля 1805 года. Поскольку в целях сохранения секретности для оформления протоколов не использовались канцелярские служители, дела рассматривались очень медленно. Процесс носил откровенно политический характер, контроль над ним осуществлял сам Цицианов, который постоянно был в походах. Фактически следствие зашло в тупик, так как оказалось, что для допроса надо арестовать чуть ли не всех грузинских князей. Чтобы как-то разрядить ситуацию, всех подозреваемых разделили на три категории: 1) явные мятежники, находившиеся на службе и «старавшиеся» изменить; 2) захваченные с оружием в руках вместе с царевичами, но покинувшие их и арестованные уже в своих домах; 3) те, которые не приносили присяги и потому свободны от обвинений в ее нарушении. В конце концов дело пришлось, как говорится, спустить на тормозах, после того как «в политических видах» получили прощение царевичи Иулон, Парнаоз и один из самых активных заговорщиков князь Чавчавадзе. После этого вести следствие против рядовых участников возмущения было уже нелепо^[335].

Лишив представителей грузинской царской фамилии права проживания в Грузии, Александр I и его наследники озаботились тем, чтобы Багратиды были материально обеспечены и «обласканы» чинами, высокими должностями и наградами. Губернаторам Тулы и Воронежа было предписано строго следить за сосланными туда царевичами Иулоном и Парнаозом: не стеснять их свободы, но не разрешать отлучаться из города, каждые две недели докладывать о поведении. На содержание «эмигрантов по принуждению» на первых порах выделялось по 300 рублей в месяц^[336]. На эти деньги в российской провинции можно было жить если не по-царски, то уж точно по-барски. Затем царевичи могли проживать где угодно, кроме Грузии. В 1800 году царская семья насчитывала 66 человек, причем грузинский двор отнюдь не блистал роскошью^[337]. До 1803 года члены царской фамилии получали доходы от своих уделов; после переезда в Россию эти доходы были заменены пенсионами. Сделано это было не столько для «удобства» царевичей, сколько для того, чтобы разорвать связь между ними и поместьями, в которых они являлись не только полновластными хозяевами, но и правителями. Материальная выгода царевичам была налицо: суммарный доход от недвижимости составлял около 35 тысяч рублей в год, а сумма пенсий — 91 тысячу рублей. Но оборотной стороной этой императорской щедрости стала жизнь вдали от родины. Чтобы «укоренить» царевичей и их потомков в России, по указу от 22 августа 1804 года Давиду Георгиевичу «как ближайшему к праву бывшего Грузинского наследства и опытами верности его к России известному» были выделены средства для приобретения двух тысяч крепостных. Его братья Вахтанг, Мириан, Иоанн, Баграт получали возможность купить по тысяче крепостных; Гавриил, Илья, Окропир, Ираклий — по 600 крепостных. Яростная противница России царица Дарья получала пенсион в 27 375 рублей, а убийца генерала Лазарева царица Мария — 13 790 рублей. По 10 тысяч рублей «подъемных» и средства на имение в тысячу душ получили даже укрывавшиеся до 1805 года в Персии Иулон, Теймураз и Парнаоз. В 1834 году в Россию приехала с сыном Ираклием Мария Исаакиевна — жена самого беспокойного царевича, Александра Ираклиевича, оставшегося в Персии. Несмотря на это, ей был устроен достойный прием. Мальчика определили в Александровский кадетский корпус, дали пенсион три тысячи рублей и 75 тысяч рублей на приобретение недвижимости. Солидные пенсии стали получать и подросшие внуки Ираклия II — Луарсаб и Дмитрий Иулонович. Чтобы царевичей не обманули продавцы имений, саму процедуру доверили специальным опытным комиссионерам и, несмотря на выдачу средств, продлили выплату пенсий на пять лет. Не были обижены и представители имеретинского царствующего дома — Анна Матвеевна (вдова царевича Дмитрия Георгиевича), царевич Константин Давидович. Обеспечили приличным содержанием даже супругу Соломона II Марию Кациевну, яростную противницу России. Ее, правда, сначала посадили под домашний арест в Воронеже, но вскоре освободили и купили ей дом в Москве, выплачивая пожизненно 24 тысячи рублей пенсии в год. Впрочем, несмотря на щедрые выплаты и патронаж, грузинские царевичи не преуспели в «водворении», выделенные им средства использовали нерационально, докучая при этом властям прошениями о дополнительных выплатах и льготах. Дело дошло до учреждения особой должности Главного грузинского пристава, которому поручалось вести дела потомков Ираклия II и Георгия XII. Специальная комиссия Министерства внутренних дел в 1837 году предложила отказаться от идеи сделать из царевичей успешных помещиков и установить им фиксированные пожизненные пенсии по 6 тысяч рублей в год. Следующее поколение (царские внуки) могло рассчитывать на половину этой суммы. При изучении вопроса комиссия суммировала все выплаты Багратионам с начала XIX столетия. Сумма получилась впечатляющая. Государственный совет счел мнение комиссии обоснованным и постановил «положить конец домогательствам и просьбам, которыми они (царевичи. — В.Л.) обременяли высшее правительство». И впоследствии, при упразднении владетельных домов Гурии (1829 год), Сванетии (1853 год), Мингрелии (1867 год), правительство не давало повода обвинить себя в скаредности. Ликвидация уделов Багратидов позволила восстановить справедливость в отношении ряда грузинских князей, лишенных по царскому произволу значительных населенных имений. Так, роду Эристовых была возвращена отобранная у них еще в 1777 году Ксанская волость. Несмотря на всю откровенную грузинофилию российского правительства и знаки внимания к членам фамилии Багратидов, в 1826 году сформировалось тайное общество, ставившее своей целью восстановление независимости Грузии и восстановление династии. В 1832 году заговор, у истоков которого стояли царевичи Окропир и Дмитрий, был раскрыт, причем наказание всем его родовитым участникам назначили очень мягкое, особенно на фоне того, что страна жила под впечатлением расправы над участниками восстания декабристов.

* * *

После удаления фамилии Багратионов из Грузии на плечи российского имперского правительства легла вся тяжесть управления этой страной и теми закавказскими «провинциями», которые включались в состав империи после 1801 года. Прежде всего требовалось выработать основные административные принципы.

Цицианов был сторонником жесткого стиля. В докладе на высочайшее имя от 13 февраля 1804 года он писал: «Природа, определившая азиатские народы к неограниченной единоначальной власти, оставила на них неизгладимую печать свою. Против необузданности и упорства нужны способы сильные и решительные. Кротость российского правления почитают они слабостью и разными пронырствами укрываются от гонения законов, хвастают ненаказанностью порока… Слово закон не имеет для них никакого смысла и что они стыдятся повиноваться капитан-исправнику родом и чином не знатному. Для них все ново, для нас все странно; недостаток переводчиков усугубляет затруднение; судья и проситель не понимают друг друга, и оба остаются недовольными»^[338]. Он предложил занять пост губернатора Тучкову, а когда тот отказался под предлогом несклонности к гражданской службе, объяснил: «…Грузины — народ военный, и обстоятельства и положение сей земли требуют, чтоб управляющий оной был человек военный…»^[339] В то же время Цицианов вовсе не полагался на одну грубую силу. Он осознавал важность символов. Так, например, в 1805 году он лично составил церемониал представления императорской грамоты о принятии в подданство Шекинского ханства. Возглавлять шествия должен был «один почетный бек, и за ним 50 человек татар и армян по 2 в ряд». Далее шел взвод солдат, потом — четыре офицера и за ними — главный русский воинский начальник в ханстве — майор Тифлисского мушкетерского полка Ребиндер. Саму грамоту нес батальонный адъютант, а замыкал кортеж взвод пехоты. На пути движения кортежа устанавливались «боковые патрули из егерей от средины на 20 шагов и друг за другом в 8 шагах». «Когда сей кортеж будет подходить за 50 сажен к Нухе, тогда из крепости холостыми картузами из всякого орудия сделать по 10 выстрелов для салютации весьма редко; на воротах города играть городской музыке на трубах и в литавры бить до тех пор, как войдет в диван-ханэ майор Ребиндер с грамотой». Грамота и рескрипт императора должны были публично зачитываться на русском и арабском языках, после чего документы торжественно вручались Селим-хану. Во всех мечетях города должны были совершиться пять молитв «за здравие Его императорского величества всемилостивейшего Государя Императора Александра Павловича и всего Императорского дома». После окончания церемонии кортеж в обратном порядке возвращался к месту расквартирования войск^[340].