Пролог - Николай Яковлевич Олейник

Кравчинский развернул газету, пробежал взглядом официальную информацию и отложил.

— Этого надо было ожидать, — сказал он. — Во всяком деле есть сторонники и есть противники. Ничего удивительного. Мы будем уверенно идти своим путем. Будем бороться. Знаешь, что я надумал? Надо выступить со статьей, с брошюрой и объяснить мотивы убийства.

— Я пришел к тебе именно с этим предложением. Мы советовались и пришли к выводу, что автором такой статьи или брошюры должен быть именно ты.

— Спасибо, Саша. Я сажусь незамедлительно. Приходи завтра вечером, думаю, статья к этому времени будет готова.

Итак, он должен объяснить мотивы, по которым казнен палач Мезенцев, разъяснить, что они не бандиты, что царизм сам вынуждает их, революционеров, прибегать к столь крайним мерам.

«Смерть за смерть». Кажется, само название будет говорить за себя. Учиненная акция — заслуженное возмездие палачам, месть за муки и смерть десятков товарищей. Впрочем, это не только месть, но и предупреждение.

«Вы — представитель власти, мы — противники любого закрепощения человека человеком, поэтому вы наши враги и между нами не может быть примирения. Вы должны быть уничтожены, и вы будете уничтожены».

Писал воодушевленно, на едином дыхании. Ночью. За стеной беспокойно ворочался, скрипел кроватью Буцефал. Сергей то и дело прислушивался к его вздохам. В чем дело? Скоро рассвет, а тот не сомкнул век. Может, свет мешает? Сергей подошел к двери, плотнее притворил ее. А может, заболел? Что-то вечером выглядел не совсем здоровым...

Стремительный бег мыслей отгонял эти минутные тревоги, и Сергей писал, писал, писал...

Пробило шесть, когда Кравчинский отложил последнюю страницу. И странно: голова сразу отяжелела, в висках застучало. Не раздеваясь прилег на диван и сразу же погрузился в глубокий сон.

XXIII

На одном из товарищеских собраний у Малиновской, на которое Сергей решился прийти, неожиданно появился Морозов. С ходу бросился обнимать Кравчинского.

— Поздравляю, друг, — восторженно шептал. — Я так рад. Ты даже не представляешь, что сейчас творится. Империя кипит.

Морозов только что вернулся из Нижнего, куда ездил с поручением освобождать одного из осужденных товарищей, был под свежим впечатлением событий.

— А знаешь, — не унимался он, — мне кажется, что без казни Ковальского ты все же на этот акт не пошел бы.

— Возможно. Смерть Ковальского была, видимо, последней каплей, переполнившей чашу терпения.

— Молодец. Я, когда прочитал...

— Хватит об этом, Николай, — прервал его Кравчинский. — Скажи лучше, чем будешь заниматься?

— Я целиком принадлежу организации, — не задумываясь ответил юноша. — Есть какие-нибудь предложения?

— Есть, Перовская основной своей задачей считает освобождение заключенных. Примкнешь к ней?

— Если пригожусь, с радостью.

После собрания они переулками шли к Каменноостровскому проспекту.

— Ты не боишься вот так открыто ходить? — вдруг спросил Морозов. — Кругом ведь шпики.

— Опасности не больше, чем было до этого. Все произошло так внезапно, что даже сопровождавший Мезенцева полковник, чуть было не схвативший меня, даже он вряд ли запомнил мое лицо.

— Оно ведь у тебя приметное. Его трудно перепутать с другим.

— На мне была шляпа с большими полями, очки в золотой оправе, с простыми стеклами, конечно. Вряд ли кто-нибудь в той суматохе присматривался к моему лицу. — Сергей немного помолчал и перевел разговор на другое: — Есть, Николай, дело, которое требует от нас большого умения, особо важное дело. Я ждал твоего возвращения.

— Ты же знаешь, Сергей: твое слово — для меня все, — ответил Морозов.

— Так вот: нам нужен печатный орган. Газета или журнал. Того, что издается за границей, в Женеве, далеко не достаточно. Материалы там, как правило, застарелые, в них масса всяческой путаницы. Нужен живой, оперативный орган здесь, в Петербурге, в центре событий.

— Интересно, — только и сказал Морозов.

— Буду предлагать тебя одним из редакторов, — продолжал Кравчинский. — Тяга к литературе, к творчеству, у тебя есть, да и писать ты умеешь. Так что востри, дружище, перо.

— Убеждать меня, Сергей, не надо. Я готов. Но скажи: где печатать эту газету? Ведь это миф — организовать сейчас типографию. Напрасная трата денег. Не успеем выпустить и первого номера, как ее раскроют, разгромят...

— А вот и нет! — с вызовом проговорил Кравчинский. — Вот и не раскроют! Ты слышал о «Начале», читал?

— Как же, и слышал, и читал. Не хотелось бы мне сотрудничать в таком издании.

— Дело в том, что там не хватало литературных сил. И определенного направления. Но бог с ними. Мы хотим воспользоваться типографией. Переоборудовать, изменить место, надежно законспирировать.

— Это невозможно.

— Возможно, дорогой мой, возможно. И мы сделаем все, чтобы газета жила. Могу открыть тебе строжайшую тайну: типография уже есть. Да, да, не удивляйся. В ней, кстати, и печатается моя новая брошюра «Смерть за смерть». Я написал ее после убийства Мезенцева, объясняя мотивы акта.

Улицы были полупустынны, друзья могли разговаривать, не опасаясь посторонних ушей.

— Все же ты дьявол, Сергей! — чуть не воскликнул Морозов. — Феномен!

— Тише, тише! — сдерживал друга Сергей. — Вера в свою правоту делает нас одержимыми. Вера в необходимость борьбы, которую мы ведем.

— Кто еще войдет в состав редакции?

— Вот-вот должен приехать Клеменц. Вызов ему уже послали. Думаю, мы втроем справимся.

— В зависимости от периодичности издания, — заметил Николай. — Многое будет зависеть от наборщиков. Как они будут успевать. Но при всех обстоятельствах — не реже одного раза в неделю.

— Чаще, пожалуй, и не удастся. Еженедельник как раз и будет давать обзор событий нескольких дней. По-моему, хорошо.

— Типография существует уже давно, — продолжал Сергей после длительной паузы. — Правда, градоначальник господин Зуров утверждает, что этого не может быть, иначе он ее давно обнаружил бы.

— Кстати, Зуров уверяет, что и тебя в городе нет. Говорит, если бы ты был, он давно бы тебя изловил. И в поезде под Петербургом я