Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» - Патрик Радден Киф

Но в 1960-х годах начало постепенно усиливаться взаимное недоверие между протестантами и католиками. Проводя свои триумфальные летние марши, члены местного «Оранжевого ордена» отстаивали права у дверей дома МакКонвиллов. В течение нескольких лет Ян Пейсли убеждал своих протестантских собратьев искать и изгонять католиков, живущих среди них. «Эй вы, люди с Шанкилл-роуд, что с вами? – восклицал он. – Дом номер 425 по Шанкилл-роуд – вы разве не знаете, кто там живет? Люди Папы, вот кто!» Началась этническая чистка: Пейсли перечислял адреса – Аден-стрит, дом 56; Краймиа-стрит, дом 38; владельцы местного кафе-мороженого. Они были «папистами», агентами Рима, их следовало выгнать. В доме по Эвонил-Роуд не было телевизора, но, когда началось движение за гражданские права и Северная Ирландия оказалась вовлеченной в мятежи, Джин и Артур ходили к соседям и смотрели вечерние новости с возрастающим чувством беспокойства.

* * *

В 1969 году, когда начался настоящий ад, Майклу МакКонвиллу исполнилось восемь лет. Каждое лето в Дерри лоялистский орден, известный как «Подмастерья»^[5], проводил марш в память о молодых протестантах, которые были убиты у решетки городских ворот католическими войсками короля Якова II в 1688 году. По традиции участники процессии в конце ее стояли на городской стене и бросали мелкие монеты на тротуары и дома в Богсайде – католическом гетто, расположенном внизу. Однако в этом году провокация вышла за привычные рамки, дошла до жестоких стычек, охвативших Дерри, и переросла в событие, получившее название «беспорядков в Богсайде».

Как только вести о заварушке в Дерри достигли Белфаста, мятежные настроения начали распространяться со скоростью воздушно-капельной инфекции. Банды протестантской молодежи врывались в католические районы, били окна и поджигали дома. Католики давали отпор, бросая в ответ камни и угощая противника коктейлями Молотова. Корпус королевских констеблей и спецподразделение В реагировали на эти волнения, но католики нанесли удар по авторитету этой организации, заявив, что полицейские просто стоят и бездействуют, в то время как лоялисты совершают преступления. Вокруг католических районов росли баррикады, люди захватывали школьные автобусы и хлебные фургоны, чтобы заблокировать ими улицы и возвести оборонительные сооружения. Молодые католики разбирали камни мостовых, складывали их в кучи и затем бросали в полицейских. Встревоженный таким оборотом событий Корпус констеблей ввел в действие небольшие бронемашины, которые называли пигз^[6]; они двигались по узким улочкам, и их пулеметные башни вращались во всех направлениях. На них обрушивался град камней. Бутылки с зажигательной смесью ударялись о сталь, и голубое пламя выливалось из них, как содержимое из разбитого яйца.

Это было время романтического анархизма: бульдозер, который кто-то оставил на стройке, был оккупирован мальчишками: они сидели в огромной машине и весело ехали по улице Западного Белфаста, ободряемые криками и приветственными возгласами соотечественников. Затем мальчишки потеряли контроль над своим неуклюжим конем и врезались в телеграфный столб; кто-то тут же метнул в бульдозер бутылку с зажигательной смесью, и она взорвалась ярким пламенем.

Банды лоялистов начали упорно продвигаться по Бомбей-стрит, Вотервилл-стрит, Кашмир-роуд и другим католическим районам: они били окна в зданиях и бросали бутылки с бензином внутрь. Сотни домов были разграблены и разрушены, а их жители выброшены на улицы. По мере разрастания мятежа простые семьи во всем Белфасте забивали окна и двери, как будто на город надвигался ураган. Они вытаскивали старую мебель из гостиной, так чтобы ничто не загорелось, на случай если какие-либо горючие вещества влетят в дом через разбитое окно. Они собирались на кухне, выходящей на задний двор, бабушки и дедушки прикрывали клумбы с розами, и все ждали, пока закончится хаос.

Тем летом примерно две тысячи семей бросили свои дома в Белфасте и бежали; подавляющее большинство из них были католиками. В городе жило около 350 000 человек. В последующие годы население сократилось на целых 10 процентов. Иногда банда в сотню человек, напав на дом, заставляла его жителей покинуть его. В других случаях в почтовый ящик бросали записку, в которой говорилось, что владельцам строения дается только один час на эвакуацию. Люди набивались в машины, которые везли их через весь город в безопасное место: никого не удивляло, что семья из восьми человек втиснулась в седан. В конечном итоге тысячи католиков сгрудились в очередь у железнодорожного вокзала – беженцы ожидали прохода на поезд, движущийся в южном направлении, к Республике.

Очень скоро банда пришла и к МакКонвиллам. Группа местных мужчин нашла Артура и велела ему уходить. Под покровом ночи он выскользнул из дома и направился к матери, надеясь найти там убежище. Сначала Джин и дети оставались на месте, полагая, что напряжение вот-вот спадет. Однако и им в конце концов пришлось бежать, взяв с собой лишь те вещи, которые поместились в такси.

Город, через который они ехали, очень изменился. Тут и там сновали грузовики, груженные мебелью, которую люди сумели забрать при переезде. По улицам брели мужчины, сгибавшиеся под тяжестью старых диванов и кресел. На перекрестках горели машины. Тлели школьные здания, подожженные попавшими в них снарядами. К небу поднимались огромные клубы дыма. Ни один светофор не работал, а потому на пересечении улиц стояли молодые люди в гражданском и регулировали движение. 60 автобусов, находящихся у католиков, были расставлены по улицам так, чтобы сформировать баррикады; все новые и новые линии фронта указывали на разгоревшийся этнический конфликт. Повсюду куски резины и битое стекло; один из поэтов впоследствии назвал это «белфастским конфетти».

А среди этого побоища – упрямые жители Белфаста, которые просто приспособились к беспорядкам и продолжали жить. В промежутках между стрельбой передняя дверь тихонько приоткрывалась, и белфастская домохозяйка в очках в роговой оправе просовывала голову в щель, чтобы проверить, все ли «чисто». Затем она появлялась снова, уже набросив дождевик и прикрыв кудри косынкой, и шла прямо через зону военных действий к магазинам.

Водитель такси был так напуган происходящим, что отказался вести Джин и ее детей дальше, чем до Фоллз-роуд, а потому им пришлось оставшуюся часть пути тащить свои вещи на себе. Они пришли к Артуру, находившемуся в доме матери, но у Мэри МакКонвилл была лишь одна спальня. Женщина наполовину ослепла, а поскольку ей никогда не нравилась бывшая домработница, вышедшая замуж за ее сына, они с Джин не ладили. Кроме того, на этой территории постоянно велись перестрелки, поэтому Джин и Артура предупредили, что дровяной склад за домом могут поджечь, и тогда огонь перекинется на здание. Итак, семья снова отправилась в путь, теперь уже в католическую школу, которую превратили во временное убежище. Они спали в классе на полу.

Жилищное управление Белфаста строило капитальные дома для размещения тысяч людей, вдруг оказавшихся беженцами в своем собственном городе, и МакКонвиллам в конечном итоге предложили только что построенный сельский домик – шале. Но когда они прибыли туда, то обнаружили, что его захватила семейка бродяг-скваттеров^[7]. Многие люди, сорванные со своих мест, стремились заселиться куда угодно. Католики въезжали в дома, брошенные протестантами, а те занимали помещения, откуда выехали католики. Во втором шале МакКонвиллы столкнулись с той же проблемой: здесь жила другая семья, которая отказалась покинуть дом. На Дайвис-стрит строилось много новых домов, и на этот раз Артур МакКонвилл сумел настоять на своем и остался с рабочими до того, пока не закончится стройка, так чтобы никто не мог первым занять его дом.