Соль Вычегодская. Строгановы - Татьяна Александровна Богданович

Ознакомительный фрагментclass="p1">Но Максим Максимович давно перестал слушать, что говорил повар. Как про чищенье спросил, так один палец загнул, а дальше про что? Про рассол Анница не поминала. «Да, – вспомнил он, – про соль – белая аль черная?»

– Слухай, старик, – перебил его Максим Максимович, – скажи ты мне, белую аль черную соль вы варите?

– Почто черную? – удивился повар. – Черная, та четверговая, пережженная. А! Ты, может, про то, государь, что соль она ноне с ржавчиной?

– Ну, вот! – обрадовался Максим Максимович и быстро загнул третий палец. – То и Анница наказывала, чтоб ты мне ту ржавчину доглядеть дал.

– Дак я ж тебе то и сказываю, батюшка, Максим Максимыч, – войди ты в варницы, погляди сам – вовсе проржавели цырени.

Максим Максимович загнул еще один палец. Вот и про цырени Анна Ефимовна паказывала ему. А повар уж взял его за руку и вел к двери варницы. Низкая дверь. Повар нагнулся и шагнул через порог. Черно там внутри, дымно. Максим Максимович назад даже подался. Но повар не выпустил его. Пришлось и ему нагнуться и шагнуть. Дымом так в лицо и пахнуло.

– Войди, войди, хозяин, ништо. То со свету лишь не разглядеть будто. Вот круг печи-то обойди. Видней будет.

Он взял Максима Максимовича за рукав кафтана и обвел вокруг широкой ямы в земляном полу, откуда шел дым и пыхало жаром. Яма большая, больше трех сажен в поперечнике. Над ней на железных дугах подвешен железный ящик, а в нем что-то кипит и пузырится.

– Вот она – цырень самая, – сказал повар, ударив деревянной мешалкой по краю ящика. – Ты гляди, Максим Максимыч, закраины-те и то ржавые, и дно все как есть буграми – ржавчина наросла. Как соль выпарится, почнешь со дна соскребать, разом и дно скребешь. Соль-то, она вся как есть ржавая.

– Покупщики бракуют, – вспомнил вдруг Максим Максимович и загнул последний палец.

– Как не браковать, – сказал повар. – Такая ль наша соль была? Первая, почитай, наша строгановская соль по всему нашему царству. А ноне, прямо сказать, не соль, а мусор. Глаза б не глядели.

У Максима Максимовича сразу глаза заело, слезы даже побежали. Не хотелось ему больше повара слушать. Подошел к двери, а около уж много работников набралось, с черпаками, с ведрами. Всем хотелось хозяйского брата послушать. Мало только говорил он.

Поглядел на них Максим Максимович. Серые все, а глаза красные, гноятся.

– Надейка, – сказал он. – Глаза-то у их у всех, мотри, болят, либо что. Ржавчина то?

Старик вместе с ним вышел из варницы.

– Да и у тебя тож, – прибавил Максим Максимович.

– То с дыму да с соли, батюшка, Максим Максимович. А руки-то, мотри.

Он протянул Максиму Максимовичу старые, покрытые рубцами руки.

– У меня-то уж присохло, а вон у парней, что рассол таскают, гляди-ка. Покажь, Сысойка! Парень протянул красные руки в глубоких, мокрых язвах.

– Ох, Надейка, – вскрикнул Максим Максимович и закрыл глаза рукой. – Не можно так! Больно ж им. Пусти их ноне. Пущай отдохнут. Может, заживут руки.

– Не, Максим Максимыч, не можно. Покуль соль не выпарится, варю нипочем кончать не можно. А мне без их не справиться. Ништо, обтерпится. Как быть-то? Едучая она, соль-то.

– А, может, вовсе б не варить ее, коль вред от ее? – сказал Максим Максимович.

Старик не то засмеялся, не то закашлялся.

– Кому вред, а кому польза, Максим Максимович, – сказал он. – Родитель твой, Максим Яковлич, на соли-то во какие хоромы поставил, – он показал на высокий затейливый строгановский дом за речкой. Сам в их, чай, живешь.

Максим Максимович с удивленьем посмотрел на него.

– Все богатство строгановское с соли той. Ты поговори Ивану Максимычу, батюшка, может, он тебя послухает. Безотменно цырени чинить надобно.

Максим Максимович стоял на месте, глядел на реку и молчал. Может быть, и не слышал, что ему старик говорил.

Повар поглядел на него, покачал головой и махнул подварку, чтоб шел подкидывать дрова в яму. Парни побежали с ведрами за рассолом, а повар с лопатой вошел в варницу мешать рассол. Максим Максимович опустил голову и тихо пошел назад по берегу. На варницы и не оглянулся.

– Ну, и чуден хозяин тот! – хмыкнул Сысойка. – Чего у его в кулаке-то зажато? Другой рукой придерживает.

– Не варить, слышь, соль! – подхватил другой со смехом. – Чудило!

– Вот бы ему варю-то помешать. Расчихался б, небось!

– Эй, вы, буде лясы точить – крикнул повар из варницы. – Тащи рассол.

Сысойка вдруг сгорбился, свесил голову, вытянул курносую, скуластую рожу и медленно зашагал, сжимая правой рукой левый кулак.

Работники так и загоготали.

Хозяин

Немного Анна. Ефимовна узнала про варницы от Максима Максимовича. Он, как пришел, сел на лавку и все тер глаза.

– Чего трешь? – спросила Анна Ефимовна. – Болят, что ль, глаза?

– То от соли, – сказал Максим Максимович, – едучая она. У всех так.

– Ну, а соль как? Черная?

– Не, не черная. Черная-четверговая, а та с ржавчиной живет.

– Черная же, стало быть?

– Не.

– Эх, не добиться толку от тебя. С ржавчиной же, говоришь. Чего ж не чистят они?

– Повар сказал – и так-де живут. От воды то, заливает.

– Чего заливает? От рассола ж ржавчина. Видал?

– Ох, Анница, у всех у их на глазах. А у меня гляди, нету?

– Чего брешешь, Максим? Как ржавчина на глазах? Про цырени пытаю, не про глаза. Давно ль чинены – год аль два?

– То и я пытал перво-наперво. Так и молвил: коли чищены – год аль два?

– Чинены, не чищены.

– Чинены? Эх, Анница, горе какое: спросил я чищены. Ты не серчай. Я тотчас вновь пойду, спытаю. Памятовал я, как же. На первый палец положено было.

– На какой палец? – удивилась Анна Ефимовна. – И меня-то спутал. Куда уж тебе, недотепа! Сиди дома. Орёлку тотчас пошлю повара Надейку сюда покликать. Сама про все спытаю.

От повара все узнала Анна Ефимовна и послала Фроську поглядеть, дома ль Иван Максимович. Не так за Жданку просить хотелось ей, как про варницы поговорить.

«Не попенять ему, – думала она, – загубит весь промысел. А и попенять надо умеючи, – не Максим, спроста не сунешься».

Фроська пришла, сказала, что Иван Максимович с Галкой в повалуше сидит, да, слыхать, отпускает его, видно, и сам тотчас выйдет.

Накинула на голову убрус Анна Ефимовна и пошла в сени, будто по своим делам. А из повалуши как раз Иван Максимович выходит.

Увидел ее, усмехнулся.

Она и бровью не повела. Поклонилась степенно и сказала:

– Хотела было я женским делом казны малую толику попросить

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---