Маршак - Матвей Гейзер

Пожалуй, один из немногих потомков этого рода, не унаследовавший литературных способностей, но проявивший талант в других областях, был Яков Миронович Маршак. В характере его сочетались и черты матери, и черты отца. Подтверждает это одно из многих воспоминаний об отце, оставленное нам Самуилом Яковлевичем: «Был у него в молодости случай, который надолго сохранился в наших семейных преданиях.

Отец только что поступил на большой завод в одном из губернских городов Поволжья. Встретили его с распростертыми объятиями и сразу же отвели ему квартиру во втором этаже флигеля, расположенного на заводской территории. Кажется, это была первая в его жизни отдельная квартира.

С удовольствием, не торопясь, принялся он разбирать и раскладывать вещи, как вдруг раздался громкий стук в дверь, — это пожаловал не кто иной, как сам полицейский пристав, особа по тем временам довольно значительная. Приехал он якобы для того, чтобы проверить, в порядке ли у отца документы и есть ли у него „право жительства“ вне „черты оседлости“, где евреям разрешалось тогда селиться.

В сущности, пристав мог бы вызвать отца к себе в полицейский участок повесткой, но предпочел явиться лично, чтобы с глазу на глаз, из рук в руки получить установленную обычаем дань.

Не дождавшись полусотенной, на которую он рассчитывал, величавый пристав потерял терпение и позволил себе какую-то грубость. Отец вспылил, а так как силы он был в то время незаурядной, незваный гость и оглянуться не успел, как очутился на лестничной площадке и от одного толчка полетел вниз по крутым ступенькам…»

И еще один рассказ Самуила Яковлевича об отце: «Детство и юность провел он над страницами древнееврейских духовных книг. Учителя предсказывали ему блестящую будущность. И вдруг он, к великому их разочарованию, прервал эти занятия и на девятнадцатом году жизни пошел работать на маленький заводишко — где-то в Золотоноше или в Пирятине — сначала в качестве ученика, а потом и мастера. Решиться на такой шаг было нелегко: книжная премудрость считалась в его среде почетным делом, а в ремесленниках видели как бы людей низшей касты.

Да и не так-то просто было перейти от старинных пожелтевших фолиантов к заводскому котлу… Отец, по специальности химик-практик, не получил ни среднего, ни высшего образования, но читал Гумбольдта и Гёте в подлиннике и знал чуть ли не наизусть Гоголя и Салтыкова-Щедрина».

Евгения Борисовна Гиттельсон — мать Самуила Яковлевича — родилась и выросла в Витебске, в патриархальной еврейской семье, что говорило о многом. Глава семьи — Борух Гиттельсон, казенный раввин Витебска, был истинным знатоком еврейской истории и языка иврит. Среди многих его учеников был и Марк Антокольский, впоследствии — один из величайших скульпторов России. Молодость и зрелость Боруха Гиттельсона пришлись на годы правления Александра II, когда евреи России, пусть изредка и ненадолго, но могли покинуть пределы оседлости. Старший сын Боруха Гиттельсона, Моисей, в начале 80-х годов XIX века учился в Москве, в высшем учебном заведении. Немногие еврейские семьи, даже весьма богатые, могли послать своих детей учиться в столицу. А Борух Гиттельсон — человек, преданный вере предков, хотел, чтобы дети его получили кроме традиционно-еврейского и светское образование. К Моисею в гости приехала его сестра Женя. Оказавшись в студенческом кругу друзей брата, она была очарована жизнью московской молодежи. С детства хорошо знавшая русский язык (заметим, в семье Гиттельсонов русскому языку обучили всех детей — он был для них родным), влюбленная в романы Тургенева, Гончарова, в стихи Некрасова, Женя Гиттельсон к тому же обладала и незаурядными музыкальными способностями.

«Московские друзья брата приняли ее в свой кружок, как свою, — пишет Самуил Яковлевич. — Показывали ей город, доставали для нее билеты то в оперу, то в драму.