Рождение Венеры - Сара Дюнан

– Нет, нельзя.

– М-м… мне кажется… ему уже лучше. – Я слышала от Эрилы, что утром он немного поел. – Наверное, ему не терпится вернуться в дом моих родителей. Ему надо закончить работу. Он чудесный художник, Кристофоро. Когда вы увидите расписанный им алтарь, вы сами поймете.

– Не сомневаюсь. – Он отпил вина. – Не будем больше об этом говорить. – Он осторожно поставил на место кубок и некоторое время молча глядел на меня. – А теперь я тебе кое-что расскажу. – Он немного помолчал. – Вчера двоих моих знакомых схватили по подозрению в непристойном прелюбодеянии. Их обвинили по доносу, брошенному в ящик в церкви Санта Мария Новелла. Их имена не имеют значения, хотя вскоре ты их услышишь, потому что оба происходят из родовитых семей. – Он снова помолчал. – Хоть и не таких родовитых, как наша.

– Что с ними будет?

– Их подвергнут допросу и пыткам, чтобы подтвердить обвинения и раздобыть новые имена – имена их товарищей. Ни у одного из них нет прямых оснований указывать на меня… Однако, дернув за одну ниточку, недолго и всю одежду распустить.

Не удивительно, что мой проступок разгневал его. С другой стороны, Эрила на моем месте нашла бы в таких обстоятельствах не только опасность, но и выгоду.

– Что ж, мессер, быть может, нам следует заручиться более надежной защитой для вас. – Я сделала паузу. – Сможет ли беременность жены восстановить в глазах общества вашу репутацию?

Он криво улыбнулся:

– Разумеется, беды она ей не нанесет. Но ты же не беременна. Если только я правильно понял слова твоей невольницы. А она изъяснялась весьма доходчиво.

– Да, – сказала я, припомнив ложь Эрилы. – Я не беременна. Но раз я понесла однажды, то смогу понести снова. – Я помолчала еще чуть-чуть. – Сейчас у меня благоприятные дни.

– Понимаю. А ты была бы… Ты была бы рада этому?

Я поглядела ему прямо в глаза и некоторое время не отводила взгляда.

– Да, – ответила я, – я была бы этому рада.

И я медленно перегнулась через стол и легонько поцеловала его в лоб, а потом вышла из его комнаты и вернулась к себе.

Не буду утомлять вас подробностями нашего второго соития. Своей сдержанностью я не пытаюсь ни раззадорить, ни заинтриговать. Будь у меня что прибавить к описанию первой ночи, я бы сделала это с удовольствием. Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь в том, что молчание, окружающее подобные дела, лишь порождает множество домыслов и недоразумений. Но в тот раз между нами уже не было никаких недоразумений. Мы просто выполняли деловое соглашение, заключенное между супругами. И на сей раз мой муж проявил достаточно уважения и заботливости, так что, по крайней мере, я почти ощущала себя равной.

В отличие от первой ночи он не ушел сразу. Напротив, мы по-дружески побеседовали об искусстве, о жизни и государственных делах, освежаясь при этом напитками. И вновь получили взаимное удовольствие от нашего союза, пускай в основе его лежала близость не плотская, а духовная.

– Откуда вы узнали? Ведь об этом пока даже сплетен нет.

– Нет? Ну, так скоро будут. Такие вещи невозможно долго держать в тайне.

– А Савонарола послушается?

– Алессандра, поставь себя на его место. Ты – непререкаемый правитель города. Флоренция подхватывает каждое твое слово. С кафедры править куда удобнее, чем из Дворца Синьории. И вот твой заклятый враг, Папа, запрещает тебе проповедовать под страхом отлучения. Как бы ты поступила?

– Наверное, это бы зависело от того, чьего суда я боялась бы больше – папского или Божьего.

– А тебе не пришло бы в голову, что допускать, будто между тем и другим существует какая-то разница, – уже ересь?

– Ну, положим, мне бы пришло. Но представим сейчас, что я – Савонарола. А он в такие тонкости не вдается. Бог для него всего важнее. Впрочем… – прервала я сама себя, – когда дело доходит до государственных вопросов, он не глупец. Но ведь не глупец и Папа.

– Ну так могу тебе сообщить еще кое-что: кроме кнута заготовлен уже и пряник.

– А именно?

– Кардинальская шапка – на случай, если он согласится.

– О! – Я задумалась. – Нет. Он ее не примет. Он, может быть, и юродивый во Христе, но он не лицемер. Он клеймит продажную Церковь. Принять кардинальскую шапку – все равно что взять тридцать сребреников за предательство Христа.

– Что ж, увидим.

– Кристофоро, откуда вы все это знаете? – спросила я восхищенно.

Он немного помолчал.

– Ну, не всё же время я провожу в блуде с твоим братом. Я опешила.

– Но… но я и не знала, что вы причастны к подобным вещам, – сказала я, вспомнив, что мне когда-то рассказывала про него матушка.

– В такие времена, как нынче, лучше заниматься подобными вещами именно так, ты не согласна? – Он помолчал. – Самая надежная оппозиция – та, которой нет, – до поры до времени.

– В таком случае остерегайтесь и не доверяйтесь каждому.

– Что я и делаю, – ответил он, внимательно на меня глядя. – Или тебе кажется, я совершил ошибку?

– Нет. – Мой голос не дрогнул.

– Вот и хорошо.

– Все равно, будьте осторожны. Ведь теперь вы враг не только морали, но и государства!

– Верно. Хотя подозреваю, что когда подо мной подпалят солому, то сожгут отнюдь не за политические взгляды,

– Не говорите так, – сказала я. – Этого не случится. Сколь бы могуществен он ни был, не может же он вечно сопротивляться Папе. Найдется много набожных флорентийцев, которым не захочется слушать проповеди священника, отлученного от Церкви.

– Ты права. Хотя Папе придется осторожно выбрать момент. Стоит слишком поспешить – и он возбудит в народе еще большее негодование. Ему нужно выждать, пока тут все само не затрещит по швам.

– Ну, тогда придется стать долгожителем, – сказала я. – Я пока не вижу ни одной трещины.

– В таком случае, жена, ты ненаблюдательна.

– Вы бы видели тех воинов Христовых, которые остановили нас с художником на улице… – Я заметила, что его лицо омрачилось. – Да нет же, они понятия не имели, кто мы такие. Эрила насмерть их перепугала, помянув французские язвы.

– Ах да, язвы. Значит, наши спасители французы принесли с собой не одну только свободу.

– Да, но этого еще недостаточно, чтобы нанести удар по его власти.

– Одного этого – нет. Но что, если лето выдастся настолько же жарким, насколько морозной была зима? Что, если не выпадет дождь и урожай погибнет? Наш город слишком ревностно предается благочестию, чтобы заботиться о хлебе насущном, и теперь у него осталось куда меньше запасов на случай бедствия, чем прежде. И, невзирая на все усилия его Божьего воинства, по городу до сих пор бродит безумец, который душит людей их собственными кишками.