Истории земли Донецкой. От курганов до терриконов - Сергей Валентинович Богачев

– Натуля, ты не переживай, ты только не волнуйся…

– Вот когда вы так говорите, баб Надь, я уже волнуюсь. Говорите же.

– Твой Николай объявился. Приходил вчера, а тебя и нет…

Наталья изменилась в лице и спиной прислонилась к стенке, по которой так и сползла.

– Мамочка, мама, что случилось, мама? Не плачь, мамулечка, ну пожалуйста, не плачь! – Николаша обнял мать, которая не могла остановиться в своих рыданиях. Она так надеялась, что он их найдет, а теперь из-за нелепой случайности они разминулись.

– Ну, будет тебе, Наталья! Нарыдалась уже и хватит! Придет он сегодня! Велел передать, что любит пуще прежнего, поняла, дуреха? Иди, стол накрывай, да постель готовь! Хочешь – Николашу к себе на ночь заберу?

– Ой, баб Надь… – продолжала всхлипывать Наталья. – Неуж-то Господь услышал мои молитвы?

– Николаша, иди порядок наводи, да пистолет свой деревянный в порядок приводи, отец вечером придет.

Бабушка Надя помогла ему занести кузовок и перекрестила перед уходом.

* * *

Второй день его били нещадно.

– Где ты его нашел? Где? – орал дознаватель, указывая на пистолет.

– Не помню… Где-то на Троицкой… – отвечал Рутченко, сплевывая кровь.

– На какой Троицкой? Комиссар Пономаренко на Потемкинской пропал! На Потемкинской!

Браунинг принадлежал именно этому Пономаренко, но даже если бы хотел, Николай не мог указать место. Он плохо знал город, и вопросы о том, что находится рядом с тем местом, где он якобы подобрал пистолет, просто не находили ответа. И его продолжали бить, заставляя сказать правду.

– Тебя уже давно бы в расход пустили, тварь врангелевская! Ни дома, ни знакомых, ни документов, ничего нет! Значит, ты с ними отходил! – кричал какой-то офицер. – Из Юзовки, говоришь? Как у Врангеля оказался?

– Товарищ комиссар! Тут местный один пришел, говорит, на Потемкинской улице живет. В подвале перебивается временно. Одессит, явно. По говору слышно.

– Что хочет? – дознаватель был зол.

– Говорит, видел, как двое волокли военного в кожанке.

– Сюда его давай!

– Есть!

В кабинет в сопровождении конвоира вошел Тимофей.

– Этого знаешь? – кивнул в сторону окровавленного Рутченко, который сидел на табурете.

– Не-а… Первый раз вижу, – ответил Тимофей.

– Как выглядели те, что комиссара тащили?

– Да здоровые такие, бугаи прямо! Этот что?! Он же по сравнению с теми чахлик… Да и те без усов были, точно без усов… Та не, товарищ комиссар, не… Точно вам говорю.

– Так, сейчас покажешь место, где ты видел. Под конвой его!

– А меня за шо под конвой? Я же сам пришел! Это же несправедливость какая! Товарищ комиссар! Я ж пролетарского роду, я ж с детства в порту, угнетаемый буржуями и мешками с сахаром! Это ж какая классовая несправедливость творится! – Последние слова Тимофея Рутченко слышал из-за двери: того вытолкали из кабинета и повезли на место происшествия.

Главной ошибкой Тимофея Белого было то, что, решив спасти Рутченко, придумав, как отвести от него подозрения, связанные с пистолетом, он не просчитал, что его повезут показать место происшествия. Там, когда он подвел дознавателя к подвалу, где приваленное битым кирпичом лежало тело комиссара, к ним вышел старый дед, живущий по соседству:

– Ох и быстрые вы, соколики, ужо поймали?

– Кого дед?

– Так этого же демона… Ну он же сюда мертвого комиссара затащил…

* * *

– И что, так и не появился?

Следователь пристально смотрел в глаза Наталье Петровне, пытаясь уловить тот момент, когда она начнет лгать, но лицо её выражало только лишь безразличие.

– Нет. Так я его и не увидела. И о судьбе его не знаю ровным счетом ничего. И сын отца так и не увидел. Ждала и тем вечером, и каждый день ждала…

С того дня прошло пять лет. И ни одной весточки от мужа Наталья Рутченко не получила. Слёзы закончились, надежда умерла, нужно было как-то налаживать свою жизнь, воспитывать сына, да и просто жить.

– Ответьте на вопрос: когда председатель ЦИК Крыма Ибрагимов брал вас на службу секретарем, он знал, что вы жена белогвардейского офицера?

– Нет, не знал. Я сама не знала, где Николай, чем занимается. Соседка говорила, что он приходил в гражданском.

– Вы были посвящены во вредительские планы Ибрагимова?

– О таких планах ничего не знаю, я перепиской занималась, да с телефоном работала, меня ни в какие планы не посвящали. Есть дисциплина, и по этому вопросу ко мне претензий не было…

– А вы уверены, что ваш муж не входил в агентурную сеть Ибрагимова?

– Вы утверждаете странные вещи, говорю же. Я Николая тогда не встретила и позже он не появлялся.

– А напарник его? Он мог? Во вредительской организации Ибрагимова сплошь врангелевские офицеры состояли. Не находите странным?

– Не знаю никакого напарника.

Следователь открыл папку, достал оттуда документ.

– Ну, пожалуй, здесь я могу вам поверить… Вы не врете. Поручик Рутченко и вольноопределяющийся Белый были расстреляны в числе прочих врангелевских белогвардейцев в ноябре 1920 года. Здесь, в Симферополе. Место захоронения неизвестно…

* * *

Маленький Николаша вырос и окончил Ленинградский университет, стал историком. Долгое время он был вынужден скрывать, кто его отец, но всегда о нем помнил. На его судьбу тоже выпала война. Две войны. Финская и Великая Отечественная. Ему тоже пришлось побывать в плену – командир роты Николай Николаевич Рутченко попал в 1941 году в окружение.

Николай Николаевич, совершив побег, примкнул к партизанскому отряду, с которым воевал в Белоруссии, но на одной из явочных квартир его арестовало гестапо. Снова неволя. Концлагеря и постоянная угроза смерти. Освобожден войсками союзников.

После войны Николай изменил фамилию на Рутыч, как у самых первых его предков, и занялся публицистикой. Проживая во Франции, издал несколько книг, вызвавших гнев и неприятие советского руководства: «Белый фронт генерала Юденича», «КПСС у власти» и статью «Брежнев на войне». Обвинялся на родине в коллаборационизме, но, что удивительно, советские власти никогда не требовали его выдачи, поэтому будет правильно предположить, что его роль в эмиграции оценивать однозначно невозможно.

Николай Николаевич Рутыч не дожил до столетнего юбилея три года, он скончался во Франции в 2013 году.

Золото Махно: донецкий след

«Я Лёва Задов, со мной шутить не надо!» – эту фразу с экрана кино произносил актер, игравший бандитствующего одессита, анархиста и садиста, плюгавого афериста, жаждущего расправы над позитивным главным героем.

Именно такой образ подхватили советские кинематографисты с подачи Алексея Толстого, описавшего Льва Задова в трилогии «Хождение по мукам».

На самом деле ничего общего с действительностью экранный герой не