Бабье царство. Дворянки и владение имуществом в России (1700-1861) - Мишель Ламарш Маррезе

Из материалов дел об аресте имений можно узнать и о том, как менялось соотношение между полом, поведением и владением собственностью. Традиционно женщинам, обвиненным в нарушении супружеской верности или в безнравственном поведении, чаще грозило лишение власти над поместьями, чем мужчинам^[194]. Но в царствование Николая I, возрождавшего уважение к консервативным ценностям, такая же угроза встала и перед русскими дворянами мужского пола, если те грешили против нравственности, жестоко обращались с крестьянами или плохо управляли имениями. И хотя помещиц обвиняли в тех же проступках, новая тенденция в целом обернулась на пользу женщинам, которые теперь могли не только защитить от расточительства мужей собственное состояние, но и не позволить им промотать наследство, предназначенное для детей. Если в XVIII в. женщин, пытавшихся обуздать мотовство и причуды своих мужей, сурово порицали, то в последние десятилетия крепостного права доведенные до отчаяния жены получали от судов более приемлемые решения.

Организационная система, необходимая для контроля над поведением провинциального дворянства, сформировалась в 1775 и 1785 гг., в ходе екатерининской реформы местного управления. С учреждением уездных и губернских дворянских собраний во главе с предводителями дворянства провинциальная элита впервые получила опыт корпоративной организации и частичного самоуправления. Среди институтов, созданных Екатериной II, была и Дворянская опека. Корни этого института восходили к 1755 г., когда императрица Елизавета учредила при Губернской межевой канцелярии временную опеку для вдов, сирот и других «безгласных лиц» на время межевания. Депутаты Уложенной комиссии в 1767 г. потребовали создания такого органа на постоянной основе. Дворянская опека была официально создана в 1775 г. и передана под начало новоучрежденных верхних земских и уездных судов. Должностным лицам опеки было доверено налаживать попечительство над поместьями дворянских вдов и сирот, а также следить за тем, чтобы последние получали должное образование.

По отзывам современников, качество управления в губерниях оставляло желать лучшего, и дворянская опека в этом смысле не составляла исключения. Князь Алексей Куракин, инспектируя в 1805 г. Курскую губернию, писал, что местные органы опеки плохо исполняли свои обязанности перед дворянством: они справлялись с назначением попечителей к имениям сирот, но редко следили за тем, как они там хозяйничают. К тому же в уездных конторах царила небрежность в ведении документации. Предводитель дворянства Щигровского уезда Курской губернии доносил в 1826 г., что в местной опеке не имеется записей за текущий год касательно доходов и расходов по имениям, находящимся в ее ведении. Мало того, записи за прежние годы были еще не переплетены, а многие не поддавались прочтению. Впрочем, несовершенства системы Дворянской опеки не должны вызывать удивления в свете малочисленности чиновников в штате этой службы. Ее главой являлся предводитель дворянства, ассистировали ему два-три члена уездного или верхнего земского суда, а дополняли штат несколько канцеляристов.

Деятельность Дворянской опеки поначалу сводилась к управлению имуществом сирот, несостоятельных должников, слабоумных. Но ко второй четверти XIX в. дворянские собрания начали арестовывать имения за довольно широкий круг проступков, с успехом превратив опеку в орган контроля над нравственностью. Власти с готовностью откликались на жалобы членов семьи и соседей на проступки помещиков и иногда под самыми незначительными предлогами пытались лишить власти над поместьями дворян, заподозренных в недостойном поведении. Но власть дворянских собраний далеко не являлась неограниченной: решения о передаче имений в опеку требовали одобрения министра внутренних дел, который затем передавал их на утверждение в Сенат. Но и эти бюрократические рамки оставляли предводителю дворянства достаточный простор, чтобы вмешиваться в дела местных дворян.

Анализ дел, относящихся к имениям, взятым в опеку, позволяет рассмотреть конфликты между помещиками и местными властями. Кроме того, он по-новому освещает роль тендерного фактора в судебном процессе. С начала XVIII в. тендер не являлся серьезным препятствием для женщин, вступавших в тяжбы с соседями или родственниками. Вопросы морали не играли никакой роли в имущественных конфликтах (за важным исключением супружеских споров), и судебные власти проявляли готовность защищать права истиц. Однако при рассмотрении конфликтов в дворянских собраниях главное внимание уделялось характеру обвиняемого помещика или помещицы и способности толково управлять семейным имуществом. В результате дебаты по поводу ареста имений гораздо шире раскрывают нам тогдашние представления о мужском и женском поведении, о значении благородного звания, чем споры о границах поместий и о наследстве.

С активизацией органов местного губернского управления в первые десятилетия XIX в. власти начали пристальнее следить за поведением дворянства и более четко определять его обязанности по управлению имениями. Юрисдикция властей далеко не ограничивалась конфликтами по поводу собственности: предводителя дворянства часто призывали вмешиваться в семейные ссоры, мирить мужей и жен, увещевать родителей, пренебрегавших воспитанием детей. Поддерживая порядок среди местного дворянства, уездный предводитель также был обязан надзирать за нравами местных помещиков и выявлять те пороки, которые могли отразиться на их способности управлять имуществом. Эти новые обязанности понимались иногда неожиданным образом. Так, в 1856 г. чиновник Министерства внутренних дел получил от графини Анны Толстой просьбу разрешить ей оставить мужу пожизненную ренту со своего имения. Завещание имущества супругу было обычным делом в середине XIX в., но все же чиновник, прежде чем выдать такое разрешение, потребовал, чтобы уездный предводитель дворянства исследовал «нравственные качества и образ жизни» просительницы и ее мужа.

Однако больше всего государство интересовало то, как помещики распоряжаются своими владениями при жизни. Внимание местных властей привлекало несколько категорий проступков со стороны дворян, которые ставили под вопрос способности виновных к управлению поместьями. Одной из таких категорий было безнравственное поведение, т.е. проступки в диапазоне от пьянства и игры в карты до сексуального насилия над крепостными женщинами. Другой вид провинностей представляло собой жестокое обращение с крестьянами, к которому относили не только физическое насилие, но и неспособность обеспечить крепостных достаточным наделом земли, чтобы они могли прокормиться. Еще одной причиной краха помещиков обоих полов выступали некомпетентность и безалаберность в управлении имением: их владения передавались попечителям, которые, по иронии судьбы, нередко обладали не большими хозяйственными талантами, чем сами владельцы. Независимо от вида проступков, жалобы в подавляющем большинстве исходили преимущественно от родственников виновного, которые с растущим беспокойством наблюдали за его или ее оплошностями и наконец принимали меры, чтобы пресечь разбазаривание семейного состояния. В других случаях возмущение сумасбродствами или вопиющим беспутством помещиков выражали их соседи. Так или иначе, соседних помещиков всегда опрашивали, чтобы убедиться в справедливости поступивших нареканий, и их свидетельства часто оказывались решающими.