"Сыны Рахили". Еврейские депутаты в Российской империи. 1772-1825 - Ольга Минкина

В сентябре – октябре 1821 г. в Комитете министров рассматривалась жалоба депутатов на притеснения приезжающих в Ригу евреев. Это было уже второе выступление депутатов по этому делу – первая записка о несчастьях рижских евреев была подана депутатами министру духовных дел и народного просвещения еще в мае 1820 г. Обе записки были объединены в кратком пересказе в журнале Комитета министров: за нарушение правил, регламентировавших приезд и проживание евреев в Риге, «взыскивается с евреев всякий раз по сто рублей, или в первый раз высылаются они с конвоем, а в другой наказываются палками. Один еврей, находившийся в тяжкой болезни, отправлен был за сие из города закованный в железа»^[981]. Остается только предполагать, с какой степенью подробности была изложена в одной из записок депутатов последняя ситуация. Требования депутатов охарактеризованы предельно лаконично, без изложения аргументации последних: «Депутаты просили, чтобы сии стеснительные распоряжения и наказания были отменены и чтобы собратия их допускаемы были в Ригу с обыкновенными плакатными паспортами»^[982]. Комитет министров постановил потребовать объяснений от рижского военного губернатора Ф.О. Паулуччи, который, как и следовало ожидать, отрицал все обвинения в свой адрес. Получил ли губернатор копии обличительных записок еврейских депутатов или же предполагал, в каких конкретных злоупотреблениях его обвиняют, неясно. Во всяком случае, в тексте его отношения Комитету министров обнаруживаются новые, опущенные в первоначальном изложении подробности, пропущенные сквозь призму яростного отрицания: «Показание кагала, будто один еврей был выслан больной и от испуга еще более занемог, а чрез несколько месяцев умер, совершенно ложно, потому что оный еврей чрез шесть месяцев после высылки из Риги был опять там пойман. Равным образом несправедливы показания депутатов, будто бы один еврей был закован в железа»^[983]. Таким образом, обнаруживается еще одно «действующее лицо» – рижский кагал, возможно обратившийся к посредничеству депутатов, возможно действовавший самостоятельно или через «поверенных». Паулуччи требовал также наказания еврейских депутатов «за неосновательные их жалобы и неуместные домогательства»^[984]. На то, что еврейская депутация рассматривалась в качестве полноценного политического субъекта, указывает и то обстоятельство, что дело было передано на рассмотрение императору. Собственноручная резолюция Александра I гласила: «Я полагаю, полезнее не делать отмены в рижских постановлениях»^[985]. Она означала, что еврейские депутаты не смогли защитить интересы своих единоплеменников. Этот случай продемонстрировал определенную уязвимость еврейского представительства, его зависимость от капризов императора и устремлений центральных и местных чиновников.

Превращение еврейской депутации в бюрократическое учреждение, внешне больше похожее на часть административного аппарата, чем на представительный орган, отразилось в официальной части делопроизводства депутации: переписке с кагалами и отдельными евреями (поверенными или частными просителями), которая велась на бланках Министерства духовных дел и народного просвещения, и официальной части документации кагалов, предназначенной для местных властей и также отражавшей эту сторону взаимоотношений кагалов с депутатами. Язык и оформление этих документов свидетельствовали о том, что кагалы и сами депутаты стремились представить депутацию организованным по всем правилам бюрократическим учреждением высокого ранга, координирующим деятельность еврейского населения. Так, 3 апреля 1819 г. виленский кагал в отношении к формально подчиненному ему ковенскому кагалу сообщал, что «депутат еврейского народа Зундель Зонненберг предписанием своим от 21 февраля за № 17 уведомляет сего [виленский кагал] о получении им от его сиятельства господина министра духовных дел и народного просвещения предписания»^[986] об упоминавшемся выше позументном сборе. Соответствующее распоряжение вместе с копиями «предписаний» Зонненберга и министра духовных дел было разослано по всем кагалам Виленской губернии. Виленский кагал каждый месяц собирал с входивших в ареал его влияния кагалов сведения о собранных суммах «для донесения о сем депутату еврейского народа Зунделю Зонненбергу»^[987]. По-видимому, обычным явлением было обращение поверенных от тех или иных групп еврейского населения или глав кагалов непосредственно к министру духовных дел, а депутатам при этом предписывалось донести решение министра до просителей. К примеру, 28 января 1821 г. Лапковский и Айзенштадт писали виленскому кагалу по поводу прошения старшины кагала местечка Оникштины Берко Копыловича, обратившегося к Голицыну с жалобой на виленскую казенную палату: «Мы, депутаты еврейского народа, по долгу звания своего предписываем возвратить просьбу ту просителю»^[988] О деятельности депутатов по частным просьбам дает представление эпизод со всеподданнейшей жалобой виленской еврейки Пески Страшунской «на виленского аптекарского провизора Деймерса», который «принудил насилием малолетнюю дочь ея Злотку к противозаконному сожитию, потом довел ее обольщением к побегу из родительского дома с разными вещами и к принятию христианской веры»^[989]. Просьба была отвергнута как «неосновательная», а депутатам поручалось передать это решение П. Страшунской^[990]. Депутаты, таким образом, выступали не в качестве защитников еврейских интересов, а в качестве части бюрократического аппарата, которая должна была облегчить работу канцелярии Министерства духовных дел и народного просвещения по обратной связи с еврейским населением. Аналогичным образом, депутаты обязаны доводить до сведения кагалов вновь издаваемые указы о евреях^[991]. Но деятельность депутации, как будет показано ниже, не ограничивалась официальной стороной.