Николай Гумилев - Владимир Полушин

Добрались они и до собора Инвалидов, где покоился прах Императора Наполеона, но усыпальница честолюбца не произвела на Анну особенного впечатления.

Когда их охватывало лирическое настроение, они отправлялись в Люксембургский парк. В тот теплый майский месяц в парке по средам, пятницам и воскресеньям с четырех до пяти или с пяти до шести вечера под деревьями играли военные оркестры. Она обратила внимание на восьмиугольный бассейн Давида в центре сада. Бассейн был окружен статуями двадцати самых знаменитых французских женщин.

Гумилёвы обошли весь Латинский квартал. Побывали в том самом месте, где среди шумных кафе и многочисленных магазинов сохранились остатки терм — старого дворца Юлиана, где в 360 году он был провозглашен Императором. С другой стороны к дворцу примыкает аббатство Клюни, выстроенное во второй половине XV века Иоанном Бурбонским. В Клюни в 1515 году жила Мария Английская, вдова короля Людовика XII. Посещение этого аббатства Анна Андреевна запомнила хорошо. В музее Клюни собраны картины немецкой школы XVI века, резные деревянные и мраморные изделия XV и XVI веков, фламандская мебель XVII века, мраморные медальоны Екатерины Медичи с изображениями Юноны и Дианы Пуатье. Николай Степанович сводил молодую жену в Ботанический сад, но она, видимо, никогда не испытывала теплых чувств к жирафам, львам, тиграм и слонам. Но зато находящиеся рядом с Ботаническим садом остатки римских арен произвели на нее впечатление величественной древностью. Анна Андреевна обозначила их экскурсии одной фразой: «Ходили по музеям». Молодые Гумилёвы посетили музей Лувра. На осмотр залов музея молодожены потратили не один день. Конечно, Гумилёва привлекли здесь коллекции античных греко-римских скульптур. Не мог оставить поэта равнодушным и зал североафриканских древних скульптур. А в зале Salle de Severe Николай Степанович показал Анне бюст его любимого Императора Каракалы.

Поэт Георгий Иванов позднее, уже в эмиграции, воспроизвел в своих воспоминаниях разговор Анны Андреевны и Николая Степановича: «Я так рада, — говорит Ахматова, — что в этом году мы не поедем за границу. В прошлый раз в Париже я чуть не умерла от скуки.

— От скуки? В Париже!..

— Ну да. Коля целые дни бегал по каким-то экзотическим музеям. Я экзотики не выношу. От музеев у меня делается мигрень. Сидишь одна, такая, бывало, скука. Я себе даже черепаху завела.

— Аня, — недовольным тоном перебивает ее Гумилёв, — ты забываешь, что в Париже мы почти каждый день ездили в театры, в рестораны.

— Ну уж и каждый вечер, — дразнит его Ахматова, — всего два раза».

Анна Андреевна, вероятно, говорила так, чтобы поддеть Гумилёва. С первых дней в Париже Николай Степанович бывал с женой не только в театрах, музеях и парках, но и в ресторанах и кафе. Молодая Анна Андреевна выглядела эффектно. Увидевшая ее в те годы в Париже жена писателя Георгия Чулкова вспоминала: «Она была очень красива, все на улице заглядывались на нее. Мужчины, как это принято в Париже, вслух выражали свое восхищение, женщины с завистью обмеривали ее глазами. Она была высокая, стройная и гибкая… На ней было белое платье и белая широкополая соломенная шляпа с большим белым страусовым пером — это перо ей привез только что вернувшийся из Абиссинии ее муж — поэт Н. С. Гумилёв».

Гуляли они и по улицам Виктора Гюго и Оноре де Бальзака. Наверняка поэт сводил ее в самое известное кафе, о знаменитых посетителях которого рассказывал ему в свое время Деникер. Анну удивляло, что мужчины в кафе не снимали шляп, и в то же время можно было заказать вместе с завтраком или обедом почтовую бумагу, перо и чернила, спокойно усесться за столом и писать письма.

Посетили молодожены и любимое кафе поэта «Клозри де Лиль» на углу бульвара Монпарнас и улицы Ассас, в котором собирались в начале XX века последние «парнасцы», руководимые Жаном Мореасом и входившие в школу Леконта де Лиля, столь чтимого Иннокентием Анненским и самим Гумилёвым. Интересно, что уже в 1928 году в память Леконта де Лиля, Мореаса и Николая Гумилёва группа молодых русских поэтов-эмигрантов «Перекресток» начала проводить в этом кафе свои заседания, где часто вспоминали о Петербурге времен Гумилёва. Молодая чета, безусловно, гуляла в знаменитом Булонском лесу. А чего стоили прогулки в Люксембургском парке! Да и катание русской в парижской подземке — метро — тоже наверняка было из разряда чудес. Ведь в России тогда ничего подобного не было.

Гумилёв не мог не прокатиться со своей молодой женой по Сене на большом пароходе, где в ту пору билеты стоили в выходные и праздничные дни по сорок сантимов, а в обычные — в два раза дешевле.

Гумилёвы ездили на омнибусах. Анна Андреевна вспоминала о том веселом для нее времени и парижском транспорте: «…Еще во множестве процветали фиакры. У кучеров были свои кабачки, которые назывались „Au rendez-vous des cochers“ („Встреча кучеров“)… Прокладка новых бульваров по живому телу Парижа (которую описал Золя) была еще не совсем закончена…»

В воспоминаниях Анна Андреевна сетует на то, что в Париже в то время стихи не были популярны, сборники поэзии покупали только из-за виньеток известных художников: «Я уже тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию».

Гумилёв этого замечать не хотел. Анна Андреевна потом писала: «В Париже, в 1910 году, в кафе Гумилёв просил французских поэтов читать стихи. Они отказались. Николай Степанович очень удивился». Но не все поэты отказывались читать стихи. Были и те, кто хорошо знал Николая Степановича по прошлым его приездам в Париж. Гумилёв установил с ними связи в свой новый визит в 1910 году. Вскоре он познакомил свою молодую жену с племянником Анненского — Николаем Деникером.

Однажды Николай Степанович отправился в гости к критику Ж. Шюзевилю. С женой ему было идти неудобно, так как Шюзевиль преподавал в иезуитском учебном заведении, где бывать женщинам не полагалось. При встрече Шюзевиль подарил Гумилёву составленную им и изданную в Париже книгу антологии русских поэтов на французском языке.

Встретили в Париже молодожены и свою киевскую знакомую, художницу Александру Экстер. Побывали в салоне художницы Елизаветы Сергеевны Кругликовой, чей брат помогал Гумилёву издавать журнал «Остров». Мастерская ее располагалась на улице Буассонад. Известный художник А. Бенуа писал о Кругликовой: «Стоит русскому… явиться на rue Boissonade, как через полчаса беседы с хозяйкой дома Париж становится уже для него менее жутким и чужим, как уже он получает возможность „более интимно“ разбираться в его пестром многообразии…» Встречались Гумилёвы и с французскими литераторами А. Мерсеро, Р. Аркосом, нанесли визит известному критику Танкреду де Визану, который пытался соединить доктрину символизма с бергсонианской философией. Именно Франция дала первоначальный импульс к возникновению символизма в конце XIX века. С тех пор как Мореас в 1886 году заявил в «Манифесте символизма» о рождении нового движения, прошло почти двадцать пять лет, и во времена приезда Гумилёвых он переживал период упадка. Но Гумилёв хорошо знал и любил знаменитых французских поэтов-символистов: Рене Гиля, Артюра Рембо (позже он перевел самое известное его стихотворение «Гласные»).