Политическая система Российской империи в 1881– 1905 гг.: проблема законотворчества - Кирилл Соловьев

Многое обсуждалось в чайных комнатах. В определенные часы там собирались все чиновники того или иного департамента – вне зависимости от должности или возраста. Особое значение имел чай у министра. «Если вы зайдете в Министерство после четырех часов и пожелаете видеть одного из начальников этого учреждения, курьер вам неизменно ответит: “Придется подождать, они у министра чай пьют”»^[744].

В министерствах регулярно создавались комиссии, благодаря которым процесс принятия решения становился удивительно тяжеловесным, а следовательно, фактически выводился из-под контроля руководителя ведомства. По словам А.Н. Куломзина, в Министерстве путей сообщения, когда им руководил князь М.И. Хилков, «люди, стоявшие во главе департаментов, вынуждены были председательствовать или докладывать в 5–8 комиссиях в день. При этом машина эта скомбинирована была так, что все важное шло помимо министра. Лишь когда между лицами, поставленными во главе разных департаментов, или между начальниками отделов департамента происходили разногласия, дела доходили до министра. Следовательно, стоило чиновникам стакнуться – и министр никогда не мог узнать о том, что делается у него под носом». В итоге все ведомство пришло в хаотическое состояние. «До князя Хилкова доходили лишь дрязги, мелкие пререкания, и чиновники получили силу неограниченных властителей. На местах злоупотребления, взятки получили громаднейшее развитие. Ни один отправитель не мог получать ни одного вагона без взяток, тогда как в одних местах дошедшие до феноменальных размеров залежи ставили земледелие и промышленность в критическое положение, вагоны сотнями стояли без дела на узловых станциях. Ни одного подряда на казенных дорогах, ни одной поставки нельзя было получить без довольно крупной взятки, и как бы добросовестен ни был поставщик, квитанции на получение расчета он не мог получить, не заплатив приличную мзду»^[745].

Это лишь один пример того, как будто бы надежный механизм предусматривал неизбежные системные сбои. Столкновения происходили не только между ведомствами. И внутри министерств имелись серьезные трения. Сотрудники ведомства порой проводили собственную линию, не во всем ориентируясь на позицию министра. Так, В.П. Мещерского возмущало своеволие директора Департамента полиции П.Н. Дурново, которое давало о себе знать в самых разных обстоятельствах. Например, тверской губернатор А.Н. Сомов, беседуя с министром Д.А. Толстым, пожаловался, что ссыльным часто определяли Тверь в качестве места жительства. В результате тверское земство было настроено весьма оппозиционно. «В таком случае это надо прекратить», – согласился Толстой. Воодушевленный Сомов поехал к Дурново, но там его ждало разочарование. «Ну нет, граф ошибается, помилуйте, мы потому и назначаем им Тверь как место жительства – что в Твери им лучше жить!» – поучал директор Департамента полиции^[746].

Товарищ министра внутренних дел П.В. Оржевский и столичный градоначальник П.А. Грессер жестоко враждовали друг с другом. Причем и тот, и другой оборачивали в свою пользу страх Д.А. Толстого перед возможными покушениями на его жизнь^[747]. Такие проблемы были характерны не только для Министерства внутренних дел. С 1901 г. назначенный товарищем министра народного просвещения Г.Э. Зенгер всячески противодействовал своему прямому начальнику П.С. Ванновскому, в обществе же неизменно дурно о нем отзывался. На заседаниях межведомственных совещаний Зенгер защищал точку зрения, прямо противоположную позиции министерства. Это вызвало недоумение даже у руководителей других ведомств^[748].

Действительно, министру следовало думать об интересах собственного ведомства. Его не должны были занимать проблемы коллег, а тем более вопросы развития России как единого целого^[749]. Это отчасти объясняет своеобразие подходов представителей высшей бюрократии, причем даже самых дальновидных из них. Министр финансов И.А. Вышнеградский не боялся вступать в конфликт с руководителями других ведомств. Он яростно защищал от них государственную казну, волнуясь исключительно о финансовой стабильности. Он был из числа тех министров финансов, о которых французский историк и государственный деятель О. Тьер сказал, «что он должен быть свирепым»^[750]. Согласно воспоминаниям В.И. Ковалевского, военный министр П.С. Ванновский представил Александру III доклад, в котором доказывалась необходимость инвестиций с целью поднять «хозяйственный и умственный уровень населения». Это должно было способствовать повышению обороноспособности страны. Император утвердил доклад. Об это узнал Вышнеградский. Он подал царю свой доклад, в котором отстаивал жесточайшую экономию средств. Александр III согласился и с этим. Вскоре после этого Ванновский, встретившись с Вышнеградским, рассказал ему о своем докладе, прибавив, что «он имел счастье удостоиться высочайшего одобрения». В ответ министр финансов нашел на столе свой доклад и поведал о «своем счастье». Причем его «счастье», как более позднее, «поглощает более ранее счастье» Ванновского^[751].