От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома - Нина Молева

Надежды не оставалось. Теперь уже никакой. Два года метаний по трактам Сибири. Дальний Восток. Камчатка. Сахалин. Вопросы нетерпеливые, упрямые. Ответы недоуменные, всегда одинаковые.

Шубин Алексей Яковлевич, ссыльный, — не видели, не слышали. Лейб-курьер не знал о секретной приписке в деле Тайной канцелярии: сослать безвестно. Без имени, роду, племени, под строжайшим наказом о них забыть, ни при каких обстоятельствах не поминать. Не мог бы помочь даже портрет: десять лет жестокой ссылки меняли человека до неузнаваемости. Елизавета Петровна торопила, напоминала, отпускала все новые деньги — курьер оставался бессильным.

И все-таки на одном из становищ дымящаяся оловянная кружка чая. Мутный свет набухшего жиром фитиля. Молчаливые серые лица и вопрос: «Разве правит в России Елизавета Петровна?» И после утвердительного ответа со всеми обстоятельствами дворцового переворота: «Тогда я и есть Шубин». Седой. Беззубый. С перечеркнувшими задубевшую кожу морщинами. «Прапорщик Ревельского гарнизона Алексей Яковлевич Шубин». Последний раз названный давний чин, на котором остановилась жизнь.

Елизавета не знала предела монаршим щедротам. «За невинное претерпение» — его и свое, за незабывшуюся обиду и горечь собственного унижения, за навсегда разделившие годы, всего было мало: орденских лент, чинов, деревень, средств. Ведь когда-то приходилось отказывать себе в скатертях, чтобы одарить полюбившегося камер-пажа парой золотых запонок. Единственного родового шубинского владения — сельца Курганихи в окрестностях Александровой слободы едва хватало на пропитание да на одного верхового коня. И знакомство с цесаревной состоялось не где-нибудь — в отъезжем поле, на охоте.

Была во всех наградах и доля неловкости. Уверившаяся в себе, торжествующая, властная, готовая подчас расчувствоваться, чаще развеселиться, императрица всероссийская ничем не напоминала цесаревны из подмосковной слободы. Иная повадка, иные интересы, иные люди вокруг. Угрюмая настороженность новоявленного генерал-поручика тяготила, неумение «камчадала» принять участие в придворном обиходе раздражало. Императрица безуспешно «выговаривала, чтоб был повеселее».

Кавалер ордена Александра Невского сторонился других придворных чинов, отговаривался от приглашений на праздники и балы, избегал театральной залы, где кончался чуть не каждый день императрицы. Он по-прежнему вздрагивал от скрипа двери, бледнел от мелькнувшей за спиной тени. И молчал. «Племянникам госпожи Шмитши», около которых было отведено место Шубину за царским столом, радости от соседа слишком мало. «Племянники госпожи Шмитши» — брат и сестра, подростки, судя по товарищам их игр, пятнадцати или четырнадцати лет.

Воспоминания о былой близости оказались куда лучше общения новых дней. Для Шубина срочно полученные награды не смягчали необходимости каждый день видеть торжество певчего слободских времен — «друга нелицемерного» Алексея Разумовского. Пока лейб-курьер ездил по Сибири, блистательная карьера Алексея Григорьевича достигла апогея. В день восшествия Елизаветы на престол — действительный камергер, вскоре затем — оберегермейстер, 25 апреля 1742 года — кавалер ордена Андрея Первозванного и уже в присутствии Шубина — граф сначала Римской, затем и Российской империи. Даже в милостях императрицы Шубин оставался «бывшим».