Делай, что должно - Маргарита Нерода

это с дядей Кузьмой, старым лесничим. Не про разведку даже, а про науку. Про то, как понять, что ты к порогу своего уменья подошел и выше головы не прыгнешь. Старик бы подсказал непременно, хотя сам и не воевал… Сейчас писать ему бы письма, слать фронтовые “треугольнички” в Билимбаевское лесничество. Только некому туда писать. Давно уж некому. Всего года старик не дождался, как Володя сестру в Брянске отыскал.

Он нашел Райку еще до Финской. Когда срочную служил. Один, конечно, не сладил бы, комиссар помог. Хороший был человек — полковой комиссар Ракитин. Знать бы, что с ним теперь, где служит? Именно он, когда смурной и подавленный еще не старшина, а рядовой Поливанов возвратился из короткого отпуска, что дали ему, чтоб на похороны в Первоуральск съездить, завел разговор о родных, о семье, и прямо при нем, тут же, написал запрос в Брянск. А еще через три месяца Поливанов получил полную справку и адрес интерната. И отпуск внеочередной ради такого дела. Потому что отличнику боевой и политической подготовки отпуск чтобы повидать найденную наконец родную сестру просто нельзя не дать!

Тогда тоже была весна и точно так же посвистывали синицы на рябине во дворе училища. Вспомнишь — до сих пор на сердце тепло.

Райка узнала его сразу, хотя прошло считай десять лет. Много было и слез, и разговоров. Не сгинула, не сломала ее беспризорная жизнь. Как же он ею тогда гордился — строгая, красивая, уже взрослая совсем, скоро аттестат получать. И учится на отлично, умница, значит не зря когда-то Володя учил сестру читать по магазинным вывескам. Говорила, что ей чуть возраст неправильный не записали, хорошо, что показала, что читать умеет.

Что сказала бы Райка, выложи он ей все нынешние думы? Наверное то же, что он сам: надо учиться. Есть дело, которому всю жизнь учишься. В медицине оно так. В разведке, выходит, тоже.

Так что, когда на выписке получил он направление на курсы младших лейтенантов, подумалось ему, что это и от сестренки привет пришел, и от дяди Кузьмы.

Глава 16. Саратов — Южный фронт, весна — лето 1943 года

Тощая двухцветная кошка, белая с черным ухом, сидела на крыше у самой трубы, и обернувшись назад, лукаво поглядывала на подбирающегося к ней кота. Поджарый и тоже очень худой кот занимал середину рисунка. Его хвост победно торчал вверх, и поскольку кот был обращен к зрителю как раз хвостом, художник очень наглядно показывал, что это именно кот и его намерения совершенно ясны.

Лазаревские карикатуры заметно подобрели, но не сделались от того менее солеными. Впрочем, от женского пола художник, теперь уже штатный технический рисовальщик госпиталя, такое творчество аккуратно прятал. Раиса разглядела сцену из кошачьей жизни лишь потому, что увлеченный очередным наброском автор не сразу ее заметил. Но подняв голову, немедленно прикрыл рисунок анатомическим атласом.

— Стало быть, на фронт от нас уходите, Раиса Ивановна? А я-то думал, уж приживетесь. Тяжко без вас Наташеньке придется.

— Ухожу, Евгений Николаевич. Надо, должна я быть там.

— Отчаянная вы женщина! Это, если хотите не комплимент, а суровый факт, — Лазарев поднялся из-за стола, опираясь на палку. — Уважаю и даже в чем-то завидую. Значит, прощаться пришли?

— Прощаться.

— Тогда держите подарок. Хотел на Первое мая вам вручить, но вот, не пришлось… Не волнуйтесь, я не только котов умею! — он выдвинул ящик стола и извлек оттуда серую конторскую папку с завязками. — Как знал, что скорее закончить надо. Держите. Как говорится, лучше вспомнить и посмотреть, чем посмотреть и вспомнить.

Никто и никогда прежде Раису не рисовал. И даже зная Лазарева и его манеру, она удивилась. Портрет на плотном желтоватом листе бумаги совершенно не походил на обычные его рисунки. Раиса была изображена сидящей за столом у сестринского поста под лампой. Цветными карандашами. В профиль, желтые блики от лампы лежат на волосах, а лицо строгое и взгляд устремлен куда-то поверх лампы, усталый и печальный.

И как подметить успел? Раиса ни разу не видела, чтобы он специально ее зарисовывал. Да он даже не задерживался рядом более минуты. Прохромает мимо к себе в палату, пользуясь правом засиживаться после отбоя сколько нужно, бросит через плечо: “Наше вам с кисточкой!” и всё. А поймал — будто она нарочно позировала!

— Спасибо! Никогда таких подарков не получала. Обязательно сохраню.

— Да вас только и рисовать… Ей-богу, куда веселее, чем анатомия. Хотя и сложнее. Мышца, она не улыбается, улыбается человек.

Забежала с дежурства Наташа, обняла Раису и чуть было не расплакалась. “Ох, тетя Рая, на кого ты нас покидаешь?” Лазарев, глядя на нее, тоже расчувствовался, обнял Раису неловко, чмокнул в щеку, уколов щетиной. Потом сказал серьезно:

— Удачи, Раиса Иванна. Самой что ни на есть. Чтобы рисовали вас только так, как я. А не этак, — он кивнул на раскрытый атлас. — Ну, наше вам с кисточкой!

Рапорт об отправке на фронт, отправленный Раисой после памятного разговора с полным тезкой великого русского поэта, удовлетворили так быстро, что она даже удивиться не успела. Похоже, начальник эвакогоспиталя решал кадровые дела таким же образом, как и доброй памяти товарищ Дубровский, то есть быстро и решительно. Но не столь успешно.

— И чего, скажите мне пожалуйста, вам на месте не сиделось, Поливанова? Учили ее, готовили, мы тут без гипсовальщиков как без рук — и на тебе! Что ж — грабьте меня, забирайте из госпиталя лучшего фельдшера! — начальник говорил с некоторой аффектацией, похоже, недаром ходили слухи, что до войны он был заядлым театралом, — Давайте свой рапорт, быстро, пока не передумал — подпишу. И аккуратнее там, а то кто мне после войны будет медсестер учить? — он размашисто поставил подпись на пол-листа. — Всё, держите. Как знал, что уйдете! И с кем, спрашивается, я здесь останусь?

От такого напора Раисе сделалось несколько неловко. И чтобы скрыть это, она вытянулась и спросила строго по уставу: “Разрешите идти, товарищ майор?” На что услышала неуставное: “Если бы я и запретил, можно подумать, вы послушаетесь! Идите. И осторожнее там все-таки. По мере возможности”.

Во дворе, где на щите были вывешены свежие газеты, курили выздоравливающие. Кузнецов опять смешил публику фокусами с исчезающей папиросой. Раисе еще трижды пожелали удачи, Кузнецов, узнав, что ее откомандировали на Южный фронт, пообещал, что скоро присоединится и нагонит.

— Только уж давайте, не в медсанбат!

— Да ни боже ж мой!

Лейтенанту медслужбы полагалось по две зведочки на погонах. Раиса