Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

дружба между двумя эмирами, то Саид Алим-хан и Хабибулла-хан были друзьями. А уж о поддержке Хабибуллой-ханом антибольшевистских взглядов и действий бухарского эмира и говорить нечего: из Кабула в Бухару для борьбы с большевиками посылались и офицеры, и оружие… Так о какой дружбе с нашим эмиром могла идти речь? Саид Алим-хан поставил себе целью восстановить против большевиков всех мусульман, объявить большевикам священную войну, а Аманулла-хан, напротив, искал с большевиками контактов и с этой целью отправил в Москву своего посла! Нет, до дружбы было слишком далеко, но хоть какого-то взаимопонимания с бухарским эмиром Аманулла-хан хотел добиться. И эту тонкую, трудную задачу он и возложил на Мухаммеда Вали-хана.

Заранее можно было предсказать, что эмир Саид Алим-хан встретит нас как самых дорогих и почетных гостей, потому что положение его было не из завидных. Он буквально сидел на пороховой бочке, и одной искорки было бы достаточно, чтобы бухарский эмир взлетел на воздух.

А бушевавшее в России пламя вполне могло вызвать такую вспышку негодования, какую уже не погасишь.

Афганистан представлялся и самому эмиру Саиду Алим-хану, и его окружению наиболее надежным убежищем. Вот почему эмир замыслил наладить дружеские отношения с Амануллой-ханом или, по крайней мере, добиться его расположения.

…Перед нами вновь бесконечные версты утомительного пути. Мы едем в Бухару.

Глава пятая

МАЙСКИЙ ГРОМ В БУХАРЕ

1

В конце мая лето было в полном разгаре. Еще в дороге мы ощутили беспощадную жару и духоту, солнце палило так, что к полудню воздух был накален до предела, казалось, он обжигает легкие при каждом вдохе. Такая жара в это время года случалась нечасто, похоже, сама природа ожесточилась против людей, обернулась для них сущим адом. Впрочем, после заката возвращалась обычная весна — ласковая, щадящая, свежая, и чуть пожухлая зелень вновь обретала свои яркие краски.

Наш путь был тяжелым не только из-за зноя. Банды головорезов, до поры до времени таящиеся в своих укрытиях, могли в любую минуту выскочить и расправиться с нами так, как им заблагорассудится, и сознание этой опасности держало нервы натянутыми, как струны дутара.

В общем, в Бухару мы прибыли в состоянии полного изнеможения. Да и кони к концу пути едва переставляли ноги. А что, если бы надо было ехать еще сутки или двое? Выдержали бы мы? Да, вероятно, выдержали бы, потому что нет на свете существа более выносливого и терпеливого, чем человек!

В первый же день нашего пребывания в городе жара пошла на убыль. С севера подул освежающий ветерок, небо стало постепенно заволакиваться тучами. После изнурительно-жаркой дороги мы с облегчением вздохнули.

Разместили нас в большом тенистом дворе Каплонского квартала. Посреди двора протекал быстрый и чистый арык, вдоль которого густым частоколом высились вековые деревья. Огромные пышнокронные платаны окружали большой кирпичный дом. У самого дома арык изгибался журчащей петлей, уходящей прямо под стоящую на открытом воздухе, убранную коврами, маленькими ковриками, разными подстилками и подушками широкую тахту.

Первым нас приветствовал сам главный министр — кушбеги. Он с учтивейшим видом сообщил, что эмир необычайно рад нашему прибытию и жаждет встречи с послом. Следом за кушбеги появился верховный судья — кази-калон, потом еще какие-то высокопоставленные чиновники, и во дворе возникла атмосфера праздника: кипели котлы и самовары, сновали слуги с подносами и пиалами, играла музыка, люди пели, танцевали, — в общем, было сделано все, чтобы мы развеселились.

Но мне хотелось пройтись по городу, побыть наедине с Мухсином. Рожденный в Туркестане, я, как ни странно, ни разу еще не был в Бухаре, но слышал об этом городе много интересного, а в Кабуле, перед отъездом, еще и полистал немало материалов об истории Бухары, прочитал несколько книг.

Не зря говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Только здесь, в Бухаре, я убедился в бедности своих представлений об этом городе. В сущности, мне были известны лишь какие-то общие сведения. Я знал, что в Бухаре есть двенадцать ворот, десятки базаров и караван-сараев, сотни мечетей… Я помнил порядок, в каком сменялись династии бухарских эмиров. Это были полезные знания, но формальные. Они не складывались в общую картину, в них не содержалось  г л а в н о г о.

Мухсин во время прогулки многое мне поведал, многое показал. Меня даже удивило, насколько глубоко он знает нынешнюю обстановку в Бухаре, ее положение, незыблемые порядки, заведенные в городе. Мухсин знал все! Даже то, когда и в какие двери дозволено входить к эмиру его приближенным. Быть может, положение Мухсина обязывало его слышать и биение сердец тех, кто правил этим государством, до тонкостей ощущать атмосферу какой они дышат? Не знаю… Так или иначе, но можно было подумать, что не год, а всю жизнь он прожил в Бухаре, барахтаясь в этом стоячем, заросшем тиной болоте.

На первый взгляд казалось, что Бухара не особенно отличается от Кабула. Одно, во всяком случае, их сближало: все вокруг напоминало о далеком прошлом, — такие же покосившиеся, ветхие глинобитные дома, такие же извилистые, пыльные улочки, тесные дворы; те же жмущиеся одна к другой лавочки и чайханы… Никакой новизны! А душа жаждала обновления!

Вот древний Арк — свидетель жестоких кровопролитий, резиденция многих повелителей. Сколько ни смотри на него — не найдешь ничего, что радовало бы глаз: настоящая тюрьма! Говорят, что действительно в бухарском Арке, где-то под конюшней, есть страшная тюрьма. Быть может, поэтому тюрьмою кажется и сам Арк? За массивными высокими стенами едва виднеются приземистые дома с узкими прорезями окон, а по обе стороны ворот — два минарета, словно два стража, застывшие на посту. Это караульные помещения, над вторыми этажами которых есть легкие надстройки — балаханы, где можно подышать свежим воздухом. Все это обветшалое, померкшее, неприглядное…

Искоса глянув на Арк, Мухсин сказал:

— Никто не знает, сколько крови пролито за этими воротами, сколько страданий и горя связано с ними… — Он печально покачал головой. — Ни перед чем не останавливались! Коварство, измены, мятежи, восстания — здесь было все! Отец убивал сына, сын — отца, брат преследовал брата, как преследуют волка…

Я слушал его молча. Мухсин предложил мне закурить, глубоко затянулся и продолжал:

— Насрулла-хан[46] взошел на трон по трупам четырех своих братьев, обагренный их кровью. Он нажил себе много врагов, но самым злейшим из них был брат его жены, бек Шахрисабза Велинам. Не раз эмир-убийца пытался живьем содрать шкуру со своего зятя, но не мог заманить его в западню. И