Семь главных лиц войны. 1918-1945. Параллельная история - Марк Ферро

Ни Гарриман, ни Черчилль не ответили на вызов Молотова. Рузвельт и Черчилль действительно предпочитали расписывать готовящуюся щедрую компенсацию для Польши на западе, включая Штеттин, чем оспаривать линию Керзона, поскольку согласно исследованию, проведенному в 1919 г. английскими экспертами (кстати, антисоветски настроенными), к востоку от этой линии поляков не было вообще, только украинцы и белорусы. Тем не менее поляки потребовали Львов и прилегающие нефтяные поля, а Черчилль пояснил, что границы могут быть пересмотрены на мирной конференции.

Польское правительство в Лондоне как будто не желало замечать той щедрой компенсации на западе, вплоть до Одера-Нейсе, которую ему предлагала «Большая тройка».

Действительно ли польское меньшинство в США играло существенную социально-политическую роль, или Рузвельт до своих перевыборов в ноябре 1944 г. просто делал вид, что это так? Фактически безотносительно к настоящей проблеме состава польского правительства, где доминировал Люблинский комитет, Рузвельт после переизбрания послал Миколайчику 17 ноября 1944 г. (прямо перед Ялтой) письмо, в котором дипломатичными фразами выражал сочувствие Польше, но не брал на себя никаких обязательств кроме территориальной компенсации на западе и права поляков на свободу [sic!]. Ни о составе правительства, ни о прозрачности будущих выборов речь не шла: поляки назвали это «большой ялтинской капитуляцией», «жертвоприношением Польши»{360}.

Стеттиниус, новый государственный секретарь, пришедший на смену Корделлу Халлу, считал неверной «мысль, что в Ялте жизненные интересы США были принесены в жертву ради умиротворения». По его мнению, устройству послевоенного мира повредило нарушение ялтинских договоренностей, а именно несоблюдение Советским Союзом и компартиями обязательства по проведению подлинно свободных выборов в странах Восточной Европы.

Но суд над Рузвельтом начался даже до Ялты, с подачи, в частности, сенатора Вандеберга: он не желал знать не только того, что идея зон влияния исходила не от Рузвельта, но и, главное, того, что в феврале 1945 г. русские находились невдалеке от Вроцлава, а союзники на западе еле унесли ноги после Арденнской битвы. Вандеберг, как и большинство республиканцев, считал, что надо сказать «браво» тому, кто первым войдет в Берлин, однако никаких особых прав этот успех давать не должен.

Конечно, в вопросе о будущем Германии Рузвельт проиграл: с предложением о разоружении и демилитаризации страны его партнеры не спорили, но идею расчленения Германии на пять округов вне зависимости от зоны оккупации Сталин и Черчилль приняли в штыки. Подобно Сталину, Рузвельт уступил, согласившись выделить Франции оккупационную зону и мандат — «по доброте», сказал он, «хотя она этого не заслуживает», добавил Сталин. Республиканцы также упрекали Рузвельта в том, что он допустил СССР в сообщество наций, предоставив ему в ООН целых три голоса.

Рузвельту важнее было другое. Сталин развязывал американцам руки в Японии в обмен на тайную компенсацию СССР в виде возвращения ему Сахалина и Курил. А главное, уступая нажиму американских военных, побуждавших СССР вступить в войну с Японией, Сталин не только дал согласие на интервенцию, но даже распорядился, чтобы она произошла в течение двух месяцев после капитуляции Германии. Кроме того, еще одним успехом для Рузвельта стало заверение Сталина, будто он скорее рассматривает как союзника Чан Кайши, чем Мао Цзэдуна.

В Ялте среди тех, кто считал себя «жертвами» «Большой тройки», фигурировали поляки и де Голль, которого поддержал один Черчилль.

Судя по результатам Тегеранской и Ялтинской конференций, а также архивным материалам, к которым обратился Себаг-Монтефиоре, сговор между Сталиным и Рузвельтом, кажется, не только вывел из себя Черчилля, но и развязал руки Сталину. В Ялте он беспрестанно шутил и демонстрировал такое же разнузданное хамство, какое накануне декабря так сильно оскорбило де Голля.

«Почему бы не расстрелять 50 или 100 тысяч немецких офицеров?» — спросил как-то Сталин. «У британцев иное представление о правосудии», — ответил Черчилль. «Ну, тогда, скажем, 49 тысяч», — предложил Рузвельт. «Они в любом случае сдохнут», — добавил приглашенный к застолью сын Рузвельта Эллиот: он часто бывал пьян. «Можно подумать, будто вы делаете все для того, чтобы нарушить согласие между союзниками», — бросил тогда в крайнем раздражении Черчилль Эллиоту. Именно в Ялте Сталин отколол свою знаменитую шутку, ответив на предложение Черчилля сделать союзником папу Римского: «Папу? А сколько у него дивизий?» Когда Рузвельт заявил, что выборы в Польше должны быть «безупречны, как жена Цезаря», Сталин возразил, «что она не была столь невинна, как об этом говорят». «Выпьем за здоровье Георга VI, — воскликнул он позже, — хотя я и против монархии». «Удовольствуйтесь тостом за троих присутствующих здесь глав государств», — сухо заметил Черчилль.

Прибыл нежданный гость — Берия. «Кто это?» — спросил Рузвельт. «Это же наш Гиммлер», — смеясь дал Сталин ответ, который шокировал Рузвельта и совсем не рассмешил услышавшего это Берию.

Когда гости уехали, Сталин предложил Жукову прогуляться и спросил: «Ты знаешь, что стало с Яковом [сыном Сталина]? Эти убийцы расстреляют его… Они хотят заставить его предать свою страну…» — «Нет, Яков никогда не предаст родину-мать». Они сели за стол, но Сталину кусок в горло не лез. Он не знал, что его сын уже два года как мертв{361}.