Кардинал Ришелье и становление Франции - Энтони Леви

Кризис наступил, когда король пожелал исповедаться перед праздником Непорочного Зачатия, 8 декабря 1638 г., и был вынужден выслушать нотацию Коссена по поводу своего сыновнего долга перед матерью и ответственности за все страдания и смерти, причиненные войной. Стоя перед алтарной преградой во время причастия, он выслушал еще одну проповедь. На следующее утро король, явно взволнованный речами Коссена, сказал ему, что обедает с Ришелье в Рюэле и хочет, чтобы Коссен изложил свои позиции кардиналу. Коссен прибыл первым; его проводили в приемную и не позволили увидеться с королем до тех пор, пока Ришелье не ответил пункт за пунктом на все выдвинутые им тезисы, успешно восстановив моральный дух короля и его доверие к себе. 10 декабря Коссен был удален от двора; он вернулся в Париж только после смерти Ришелье.^[245]

Идея отдать Францию под покровительство Пресвятой Девы, воспринятая королем, исходила от Ришелье, и важно понять, что безраздельно владевшее кардиналом стремление возвеличить Францию и нанести поражение Габсбургам, желавшим покорить всю Европу, было результатом по преимуществу духовных размышлений. Это был период написания его «Трактата о совершенствовании христианства» (Traitté de la perfection du chrestien), опубликованного только посмертно и весьма близкого по своим идеям к доктрине иезуитов.^[246] В нем тоже подчеркивается значимость мирских дел, периодически в течение дня прерываемых сознательным помещением себя «в присутствие Бога», и поддерживается идея иезуитов о том, что любовь к Богу должна проявляться скорее в подчинении его воле, нежели во многочисленных размышлениях. Одна из глав трактата говорит о пользе частых причащений, а христианская жизнь описывается в классических терминах, характерных для религиозной мысли северного Ренессанса, — как «духовная брань». Эта работа выглядела несколько устаревшей в трактовке проблемы духовного роста, который связывался с неукоснительным следованием догме, и определении его стадий, но была прогрессивна в том, что касалось возможности воссоединения католического и протестантского вероисповеданий.

«Трактат» является свидетельством серьезного экзамена, устроенного Ришелье собственной совести, а также духовной оправданности, равно как и мирской правомерности своей политики. В нем уже просматривается мысль о посвящении Франции Деве Марии и о передаче страны под ее защиту. Король назначил акт посвящения на 11 декабря 1637 г., обещая отметить с особой пышностью основной праздник Богородицы — Успение, — приходящийся на 15 августа.

Письма короля к Ришелье, относящиеся к этому периоду, ясно свидетельствует о том, как неспокойна была его совесть и как одурманило его возвращение к Мари де Отфор. Они полны рассказов о размолвках любовников и о боли, которую причиняли Людовику смены настроения Мари. Письма показывают нам, с какой готовностью он (по крайней мере, время от времени) открывал своему министру самые сокровенные свои чувства. К концу 1637 г. у король уже страдал хронической формой туберкулеза, от которого ему и было суждено умереть шесть лет спустя.

За подробным рассказом о том, что произошло ночью 5 декабря, в которую, как традиционно считалось, был зачат ребенок королевы, историки неизменно обращаются к изданной в XVIII в. трехтомной «Истории правления Людовика XIII» (Histoire du régne de Louis XIII) иезуита Анри Гриффе.^[247] Гриффе, опирающийся на свидетельства Монгла и мадам де Мотвиль, рассказывает, как король приезжал в Париж из Фонтенбло, чтобы навестить Луизу де Лафайет в ее монастыре. «В начале декабря» король покинул Версаль, чтобы встретиться с Луизой, намереваясь переночевать в Сен-Мор.^[248] Во время его визита случилась такая сильная буря, что он не мог ни вернуться в Версаль, ни добраться до Сен-Мора, где его ожидали «свои покои, своя постель и служители его собственной кухни». Он ждал, но буря становилась только сильнее, а ночь приближалась. Над его апартаментами в Лувре меняли крышу, и он не знал, где провести ночь.

Гито, капитан его гвардии, «который привык говорить с королем свободно… сказал ему, что королева находится в Лувре и что он мог бы найти на ее половине готовый ужин и приют». Король отклонил это предложение и продолжал ждать, но буря становилась все сильнее. Гито повторил свое предложение, но король ответил, что королева ужинает и ложится спать слишком поздно для него. Гито пообещал ему, что королева изменит своим привычкам ради Людовика, который в итоге поддался на уговоры. Гито поскакал вперед, чтобы сообщить королеве, в какое время король хочет получить свой ужин. Королева распорядилась, чтобы все сделали так, как желает король, и они поели вместе. «Король провел с ней ночь», и «девять месяцев спустя Анна Австрийская произвела на свет сына, на чье рождение уже и не надеялись, и потому оно было встречено всеобщим ликованием в королевстве». В действительности королева дала жизнь сыну, который станет Людовиком XIV, «немного позже, чем предполагали доктора», 5 сентября 1638 г.

Вся история сексуальной жизни короля и его физических и эмоциональных отношений с Анной Австрийской вызывает сильные сомнения в исторической точности этого повествования, впрочем, как и его гладкость и «сказочный» стиль. Современные биографы соблюдают осторожность в суждениях.^[249] Продолжительность этой беременности наводит на мысль о существовавшей возможности устроить дело так, чтобы Анна попыталась зачать в промежуток между бурей, если таковая действительно имела место, и более поздней датой, которая соответствовала бы беременности нормальной продолжительности. Почему Гито был настолько настойчив, что его совет королю цитирует Гриффе столетие спустя? Возможно ли, что Гито имел инструкцию изобрести какой-нибудь способ, чтобы заставить короля провести ночь в Лувре, то есть под одной крышей с королевой? Только один человек мог бы дать такие инструкции.