История Германии в ХХ веке. Том I - Ульрих Херберт

Ознакомительный фрагментчуть менее двух миллионов человек. В 1920 году таких крупных городов было 48, в них проживало около 13 миллионов человек, что составляло пятую часть всего населения страны. Конечно, даже в 1910 году около половины населения Германии все еще проживало в сельских общинах или небольших городах. Сельский мир и мир малых городов по-прежнему определяли облик Германской империи – но уже не доминировали в нем безраздельно, а стояли в одном ряду с крупными промышленными городами[13].

Помимо этого, понятие «урбанизация» описывает также процесс утверждения нового городского образа жизни, который радикально отличался от традиционной жизни в небольших городах и деревнях. Большой город стал знамением эпохи. Новый социальный облик немецкого общества формировался в крупных городах. Теперь не группы, легитимированные сословной традицией, такие как дворянство, духовенство, «буржуазия», определяли облик городского общества, а классы, определяемые их положением в капиталистическом рыночном обществе. Они также во многом определяли социальную иерархию, сложившуюся в городах на рубеже веков.

На вершине находилась небольшая группа богатой крупной буржуазии, к которой принадлежало не более одной-двух сотен тысяч человек. Ниже этой узкой вершины располагалась собственно экономическая буржуазия, состоящая из предпринимателей в промышленности, торговле и ремесле, которые составляли около трех-четырех процентов населения. Ниже этого слоя находилась буржуазия образования, к которой на рубеже веков принадлежало лишь около одного процента населения. Она росла в основном за счет расширения академических профессий на государственной службе: в бюрократии, в юридической и медицинской службах, в образовательных учреждениях. Однако в то же время в промышленном секторе резко возросло число работников с академическим образованием, например инженеров, химиков, архитекторов. Средний класс, так называемая «мелкая буржуазия», был гораздо более гетерогенным: сюда входил не только «старый» средний класс – мелкие торговцы, ремесленники, чиновники и офицеры среднего звена, – но и быстро растущая армия работников промышленности и сферы услуг, «новый» средний класс. Вместе эти группы, понимаемые как «буржуазия», составляли около 8–10 процентов населения – чуть менее пяти миллионов человек.

Однако социальные различия и символическая дистанция между этими разными группами буржуазии были огромны. Между одним из новых сверхбогатых крупных бизнесменов, таких как Крупп, Тиссен или фон Штумм-Гальберг, и мастером-ремесленником, заведующим департаментом в муниципальном органе власти или профессором в гимназии существовала пропасть – она была видна во всем, включая нормы поведения, начиная от выбора брачных партнеров до общения в клубах по интересам. И все же между ними было и нечто общее – ориентация на буржуазную культуру, глубокое уважение к тому образованию, которое давала классическая гимназия, и к нормам буржуазной морали. То, что все эти группы объединяло, и позволяет нам говорить о них вместе взятых как о «буржуазии»[14].

Второй класс, определяющийся через свое место в рыночной экономике, – рабочий класс – также был крайне неоднородной группой. Если взять более узкую группу работников, занятых в торговле, коммерции и на транспорте, то получится 24 процента населения в 1882 году и около 33 процентов в 1907 году. Если также включить сельскохозяйственных рабочих, домашних работников, слуг, то есть доиндустриальные низшие классы, то получится около 50 процентов в 1907 году. Если, с другой стороны, взять из прусской статистики доходов тех, кто находился за чертой бедности в 900 марок годового дохода, то получится почти две трети общества. С этим порядком величин можно столкнуться и при измерении доли наемных работников в общем числе занятых, которая выросла с 56 процентов в 1875 году до 76 процентов в 1907 году.

Даже те, кто берет за основу самое узкое определение, не имеют дело с социально однородной единой группой: отдельные категории рабочих слишком сильно отличались друг от друга. С одной стороны, эти различия касались географического происхождения – старожилы и мигранты с востока имели совершенно разный жизненный опыт и установки. С другой стороны, их разделяло социальное происхождение – большинство рабочих были детьми представителей низших классов. Но все больше и больше детей ремесленников, крестьян или мелких самозанятых людей также становились рабочими. «Пролетаризация» низшего среднего класса была явлением столь же широко распространенным, сколь и тревожно обсуждаемым. В особенности разница в уровне образования обусловливала большие различия между группами работников. Хотя понятие «высококвалифицированный рабочий» не поддавалось точному определению, социальные условия жизни были у квалифицированного рабочего-металлиста значительно лучше, чем у низкоквалифицированного «подсобного рабочего», прошедшего обучение на производстве, которого к тому же первым увольняли во время экономических кризисов, а в следующий раз нанимали лишь на короткое время.

Существенные различия наблюдались также между работниками крупных и малых компаний, но прежде всего между работниками мужского и женского пола, а также между молодыми и пожилыми работниками. Наиболее высокооплачиваемыми и наиболее обеспеченными в социальном плане были молодые рабочие-мужчины; бедность в старости оставалась общей участью рабочей силы. В 1907 году от 15 до 20 процентов наемных работников составляли женщины, хотя пропорции в разных отраслях сильно различались. Женщины в основном были неквалифицированными или полуквалифицированными работницами и зарабатывали значительно меньше, чем мужчины на той же должности.

Но, несмотря на столь значительные различия, общие черты преобладали: рабочий день был длинным, работа была обычно физически тяжелой, грязной и опасной, жилищные условия в больших городах – стесненными и нездоровыми. Потеря работы означала обнищание всей семьи. Несмотря на постепенное внедрение систем социального страхования, потеря трудоспособности из‑за несчастного случая или болезни означала реальный риск для выживания, и эта угроза вызывала в среде рабочего класса страх вплоть до середины ХX века.

Повсеместное распространение наемного труда способствовало также гомогенизации рабочего класса. Частичная оплата натурой, долгое время существовавшая в сельской местности, быстро утратила свое значение. Если смотреть в более длительной перспективе, то материальное положение рабочих постепенно улучшалось: номинальная среднегодовая заработная плата выросла с 506 марок (1870) до 711 марок (1890) и 1163 марок (1913) – хотя и здесь различия в отдельных отраслях были значительными. Реальная заработная плата также выросла – на 50 процентов с 1871 по 1890 год и на 90 процентов к 1913 году. Это были значительные повышения, но они были значительно скромнее, чем у рабочих во Франции, Великобритании и США.

В целом можно сказать, что такое повышение доходов облегчило условия жизни наиболее нуждающихся слоев трудящегося населения, а еще важнее было то, что долгосрочная перспектива, как казалось, демонстрировала еще более заметное улучшение: в 1892 и 1895 годах три четверти налогооблагаемых граждан Пруссии и Саксонии получали менее 900 и 950 марок годового дохода соответственно, то есть жили за чертой бедности; в 1912 году таких было лишь немногим более половины[15]. Но это же означало,