Послания - Иван IV Грозный

Когда же мы достигли пятнадцати лет, то взялись сами управлять своим царством, и, слава Богу, управление наше началось благополучно. Но так как человеческие грехи всегда раздражают Бога, то случился за наши грехи по Божьему гневу в Москве пожар, и наши изменники бояре, те, которых ты называешь мучениками (я назову их имена, когда найду нужным), как бы улучив благоприятное время для своей измены, убедили скудоумных людей[68], что будто наша бабка, княгиня Анна Глинская, со своими детьми и слугами вынимала человеческие сердца и колдовала и таким образом спалила Москву и что будто мы знали об этом их замысле. И по наущению наших изменников народ, собравшись сонмищем иудейским, с криками захватил в церкви Дмитрия Солунского нашего боярина, князя Юрия Васильевича Глинского[69]; оттуда его выволокли и бесчеловечно убили в Успенском соборе напротив митрополичьего места, залив церковный помост кровью, и, вытащив его тело через церковные двери, положили его на торжище, как осужденного преступника. Это убийство в святой церкви всем известно, а не то, о котором ты, собака, лжешь! Мы жили тогда в своем селе Воробьеве[70], и те же изменники убедили народ убить и нас за то, что мы будто бы прятали у себя мать князя Юрия Глинского, княгиню Анну, и его брата, князя Михаила[71]. Такие измышления, право, достойны смеха! Чего ради нам самим в своем царстве быть поджигателями? Из родительского имущества у нас сгорели такие вещи, каких во всей вселенной не найдешь. Кто же может быть так безумен и злобен, чтобы, гневаясь на своих рабов, спалить свое собственное имущество? Он бы тогда поджег их дома, а себя бы поберег! Во всем видна ваша собачья измена. Разве же можно кропить на такую высоту, как колокольня Ивана Великого[72]? Это – явное безумие! В этом ли состоит достойная служба наших бояр и воевод, что они, собираясь без нашего ведома в такие собачьи сборища, убивают наших добрых бояр, да еще наших родственников? Этим ли душу за нас полагают, что всегда жаждут отправить нас на тот свет? Нам велят свято чтить закон, а сами нам в этом не следуют! Чего же ты, собака, хвастаешься военной храбростью и хвалишь за нее других собак и изменников? Господь наш Иисус Христос сказал: «Если царство разделится, то оно не сможет устоять»[73]; кто же может вести войну против врагов, если его царство раздирается междоусобиями? Как может цвести дерево, если у него высохли корни? Так и здесь: если в царстве нет благого устройства, откуда возьмется военная храбрость? Если предводитель недостаточно укрепляет войско, то скорее он будет побежденным, чем победителем. Ты же, не думая об этом, одну храбрость хвалишь; а на чем храбрость основывается – это для тебя неважно; ты, оказывается, не только не укрепляешь храбрость, но сам ее подрываешь. И выходит, что ты – ничтожество; дома ты – изменник, а в военных делах ничего не понимаешь, если хочешь утвердить храбрость на самовольстве и междоусобных бранях.

Был в это время при нашем дворе собака Алексей, ваш начальник, еще в дни нашей юности неизвестно каким образом возвысившийся из батожников[74]; мы же, видя измены вельмож, взяли его из навоза и сравняли его с вельможами, надеясь на его верную службу. Каких почестей и богатства удостоили мы не только его, но и его род! Какой же верной службой он отплатил нам за это? Дальше услышишь. Потом для совета в духовных делах и спасения своей души взял я попа Сильвестра[75], надеясь, что он, человек, стоящий у престола Господня, побережет свою душу; он, коварный, начал сперва как будто творить благо, следуя Священному Писанию, и я, зная из Писания, что следует без сомнения покоряться добрым наставникам, повиновался ему добровольно, но по неведению; он же, удостоившийся при жизни нести серафимскую службу, попрал свой священнический обет и право предстоять с ангелами у престола Господня, у которого всегда стремятся преклониться ангелы и где вечно приносится в жертву божественный агнец, соблазнился властью, подобно жрецу Илье[76], и начал, подобно мирским, окружать себя друзьями. Потом собрали мы всех архиепископов, епископов и весь Священный Собор русской митрополии[77] и получили прощение от нашего отца и богомольца митрополита всея Руси Макария за то, что мы в юности возлагали опалы на вас, бояр, и за то, что вы, бояре, выступали против нас; после этого мы вас, бояр, и всех прочих людей пожаловали, обещали об этом больше не вспоминать и признали всех вас верными слугами.

Но вы не отказались от своих коварных привычек, снова вернулись к прежнему и начали служить нам не честно, попросту, а с хитростью. Так же и поп Сильвестр сдружился с Алексеем, и начали они советоваться тайком от нас, считая нас неразумными: вместо духовных стали заниматься мирскими делами, мало-помалу стали подчинять вас, бояр, своей воле, отнимая от нас великолепие нашей власти, приучали вас прекословить нам и нас почти что равняли с вами, а вас – с мелкими детьми боярскими. Мало-помалу это зло распространилось, и он начал возвращать вам вотчины и села, которые были отобраны от вас по уложению нашего деда, великого государя, и которым не надлежит быть у вас, бросал вотчины словно на ветер[78] и, нарушив уложение нашего деда, привязал этим к себе многих людей. Потом Сильвестр ввел к нам в совет своего единомышленника, князя Димитрия Курлятева[79], делая вид, что он заботится о нашей душе и занимается духовными делами, а не хитростями; затем начали они со своим единомышленником осуществлять свои злые замыслы, не оставив ни одного места, где бы у них не были назначены свои сторонники, и всегда добиваясь своего. Затем с этим своим единомышленником они лишили нас древней прародительской власти и права распределять честь и места[80] между вами, боярами, и передали это дело на ваше желание и усмотрение, как вам заблагорассудится и будет угодно, окружили себя друзьями и делали все по своей воле, не спрашивая нас ни о чем, словно нас не существовало, – все делали по своей воле и воле своих советников. Если мы предлагали даже что-либо хорошее – им это было неугодно, а их даже плохие и скверные советы считались хорошими!

Так было во внешних делах; во внутренних же, даже малейших и незначительных делах, мне