Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции - Борис Носик

Улей, Лестницы, двери, лестницы, Дверь открывается как газета Покрыта визитными карточками И закрывается снова Здесь груды, всегда груды Фотографий Леже, фотографий Тобина, которого не увидишь, А на обороте На обороте Безумных картин Набросков, рисунков, безумных творений И полотен… Пустые бутылки «Гарантируем качество нашего Томатного сока» Гласит наклейка А окно календарь погоды Где гигантские стрелы молний грохоча Разгружают небесные баржи Скидывая бадейки грома И они ложатся Вповалку Христовы казаки Солнце разложенное По крышам Сомнамбулические козы Человеко-волк Петрюс Борель Зимняя жуть Гений точно лопнувший персик Лотреамон Шагал Мрачная сладость Туфельки стоптаны В старом горшочке полно шоколада Лампа двоится В моем опьяненье когда прихожу Пустые бутылки Бутылки Зина (О ней мы уже говорили) Шагал Шагал В этой лестнице света.

Тот, кто останется неудовлетворен знаменитым стихотворением, сможет вспомнить наблюдение Ахматовой (побывавшей здесь в 1911 году) о том, что живопись к тому времени уже съела во Франции поэзию. Шагал же всю жизнь (с перерывом на их ссору) сохранял благодарность к Сандрару, который пытался всячески ему помочь, переводил на французский его деловые письма, исполняя роль секретаря. С французским у выпускника витебского ПТУ было пока плохо, и все запомнили знаменитую фразу месье Варно (того самого, что пустил в обиход неточное, но столь удобное определение — Парижская школа и принимал однажды у Шагала картину для Осеннего салона): «Многие становятся тут французскими знаменитостями, еще не успев выучить французский».

Именно Сандрар придумывал знаменитые названия для картин Шагала — «Россия с ослами и прочим», «Моей невесте посвящается», «Русская деревня при луне», «Я и моя деревня», «Три четверти часа»…

Можно предположить, что именно знаток России Сандрар придумывал летающих коров, до сих пор поражающих и публику и искусствоведов: «… Блэз, друг мой Сандрар, — читаем мы в повести Шагала. — Хромовая куртка, разноцветные носки… Огненный родник искусства.

Круговерть чуть успевающих оформиться картин. Головы, руки и ноги, летающие коровы».

Так или иначе, то, что отмечают в первую очередь у Шагала знаменитые знатоки искусства (скажем, Д. Сарабьянов), уже было на его картинах в «Улье» в те первые годы умеренной бедности (за семьдесят лет до конца трудов): «Только его люди умеют летать, только его дома могут стоять перевернутыми, только его корове дано играть на скрипке. Шагаловские герои ведут себя в высшей степени произвольно — они летают, ходят вниз головой, его люди превращаются в какие-то странные существа. От человеческих фигур отскакивают головы или руки, обнаженные женщины уютно устраиваются в букетах цветов. Мир быта попадает в какое-то новое измерение».