Бальзак без маски - Пьер Сиприо

Больше всего в Сведенборге Бальзаку нравился его рационализм.

Сведенборг — это северный Леонардо да Винчи. В юности он усвоил, что все свойства материи основываются на математических или механических принципах. Он был инженером, гидравликом и металлургом, руководил научным журналом и активно работал в шведском парламенте. Сведенборг оставил чертежи огнетушителя, механической повозки, подводного корабля, летающей машины. Свои проекты он зарегистрировал в Дании, Англии, Голландии, Франции и Италии.

Такой человек, полагал Бальзак, не может опуститься до вздорных сказок. Мир он рассматривает с двух позиций, эмпирической и мифической. Последняя выражает поиск Богом душ, принадлежащих ему в силу притяжения, представление о котором дают электричество или магнетизм. Именно в состоянии сна возможно наиболее глубокое проникновение этого внутреннего мира, отдающееся многократным эхом. Вот откуда интерес Бальзака к лунатикам и то значение, какое он придавал снам.

Немало писателей-романтиков верили в способность художника говорить о Небе и о бесконечности с такой же уверенностью, с какой другие рассказывают о Вене и ее жителях. Это и есть ясновидящие. Властителем их дум был в то время Фридрих Вильгельм Шеллинг (1775–1854), этот прусский Виктор Кузен, с сочинениями которого они знакомились непосредственно или в пересказе: «То, что мы называем природой, есть поэма, полная тайного смысла. Если бы можно было разгадать эту загадку, мы бы услышали об одиссее духа со всеми его чудесными заблуждениями, с поиском себя и бегством от себя».

Начиная с «Философских этюдов», написанных между 1818 и 1822 годами, и со «Столетнего старца», написанного в 1822 году, самобытность Бальзака проявилась именно в попытке разгадать эту загадку.

Обычная жизнь стремится к обладанию, следовательно, к действию. Это и есть жизнь отдельного существа, подверженная метаморфозам и смерти. Такова жизнь Валантена из «Шагреневой кожи». Жизнь же художника или философа протекает вне времени. Вещи и события он воспринимает так же, как бегущие по небу облака. Многоцветные состояния, сменяющие друг друга, не разрушают его, являясь лишь разными формами мира, но не изменениями его сущности.

В Предисловии к «Мистической книге» Бальзак пытается придать этому мистическому учению иллюминатов религиозную основу. Начиная со священных индийских книг и кончая Сведенборгом, все мистики говорят одно и то же: чтобы почувствовать бесконечность, незачем стараться переплыть море: достаточно охватить его единым взором.

Бальзак не питал иллюзий относительно тех, кто будет читать эти книги: «В Париже ангел имеет все шансы сделаться персонажем балета […]. Я никогда не рассчитывал на успех. Эти книги я пишу для себя».

Бальзак уверен, что подобные озарения в жизни необходимы, чтобы заполнить собой «чудовищный разрыв между нами и Небом». Бальзак-писатель мечтает о произведении, которое стало бы спасительным: человек, вышедший из безгрешного мира, должен туда вернуться.

Никому лучше Бодлера не удалось выразить все богатство внутреннего мира писателя, внемлющего ангелам.

На самом деле Бальзака более всего интересовала общая организация жизни. Отдельные ее формы благотворны, и он стремился приблизить нас к ним. Другие не вызывали ничего, кроме отвращения, и он старался их от нас отдалить. Таким образом, писатель вступил в своего рода бой, участником которого предлагалось стать и его читателю.

Вот светит звезда… Вот она погасла, и сейчас же зажглась вторая, словно посылая с другого края неба свой ответный безмолвный сигнал…

Урожденная Эвелина Ржевуская, будущая госпожа Ганская, появилась на свет на юге Украины, в Одесской губернии, ранее принадлежавшей Польше, в имении и замке под названием Погребице. Замок, стоявший на берегу пруда, выглядел волшебно: с его главной башни открывался вид на восемнадцать тысяч гектаров пшеничных полей — целый океан, колеблемый ветрами. Внутреннее убранство замка с обилием роскошной мебели и картин кисти Тициана, Греза и Лоуренса впечатляло не меньше.

Семья Эвелины сыграла немалую роль в истории Польши: в конце XVII века ее дядя стоял во главе десятитысячного войска.

В побежденной Польше всем этим бывшим генералам, государственным деятелям или посланникам оставалось лишь вести сугубо частную жизнь, отсиживаясь в своих имениях.

Тем не менее они много путешествовали по Европе, в основном по Австрии, Швейцарии и Италии. В ранней юности Эвелина, в полном соответствии с требованиями европейского образования, вела дневник, в который заносила все свои впечатления.

Ржевуские благосклонно относились ко всему новому. У себя в замке они охотно принимали теософов и вели с ними долгие беседы о кометах, звездах, ангелах, конце света, то есть апокалипсисе, которому суждено стать началом нового мира.

Самым известным из всех «магов» был некто Пешиньский, наизусть цитировавший Парацельса и Альберта Великого. Еще в 1811 году Пешиньский прочел на небесах знамение о скором падении Наполеона и конце Царства Польского. С интересом внимали обитатели замка и другому теософу, Стржижевскому, этому польскому Сведенборгу, которому являлись Пресвятая Дева и ее Сын и по-свойски диктовали тексты молитв.

Воспитанная нянями, с их неисчерпаемым запасом волшебных сказок и песен, Эвелина с легкостью открывала сердце миру мистики.

В одном из первых своих писем к Бальзаку Ева намекнула о своей юношеской любви к кузену Фаддею Вылежинскому, который в «Фальшивой хозяйке» превратился в Фаддея Паза. «Я отдала свое сердце и душу, и я одинока».

Молодая девушка из аристократического семейства должна выйти замуж либо за аристократа еще более высокого полета, либо за очень богатого человека, собственным именем поднимая престиж его «дома».

Венцеслав Ганский, родившийся в 1778 году, был на 22 года старше Эвелины. Он полюбил в ней ребенка, она в нем — отца. Владения Ганских были огромны: 21 тысяча гектаров земель, три тысячи душ крепостных. Их состояние оценивалось в 10 миллионов рублей. Их усадьбу с парком в Верховне, украшенную коринфскими колоннами, Бальзак посетил в 1847 году: «Это Лувр, это греческий храм!»

Мягкие ковры, шкуры белых медведей перед огромными каминами, невероятных размеров зеркала эпохи Возрождения, в которых привыкаешь видеть собственное отражение, наконец три сотни безмолвных и вышколенных слуг, — в такой обстановке жила Эвелина.

Часы, не занятые приемом гостей, распоряжениями по дому или парку, большую часть года покрытому снегом, инеем и льдом, графиня Ганская посвящала чтению. В 1853 году Шарль Пипар написал картину «Читательница», на которой мы видим Эвелину, уже ставшую вдовой Бальзака, с книгой на коленях. Она читает, как читали во времена Абеляра, учась и комментируя прочитанное. Читать — значит давать пищу разуму, более того, читать — значит обращаться к Богу с просьбой указать нужное направление мысли, которое и должно руководить чтением. Эвелина не просто читала, она делала пометки. Выписывала отдельные фразы Гюго, Ламартина, Местра или блаженного Августина. Польских поэтов приходилось читать тайком. В 1829 году Адаму Мицкевичу, главе «школы Вильно», пришлось эмигрировать. Николай I запретил даже произносить это имя, не говоря уже о том, чтобы упоминать его в письмах.