Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

В штабе Махно, в Добровеличкове, над картой склонились Махно, Белаш, Чубенко, Щусь и Серёгин; у дверей сидели адъютанты Лютый, Троян и Лепетченко.

— Сил у нас теперь достаточно, пора браться за Деникина, — говорил Махно. — Он уже под Орлом, а это чревато для Москвы.

— Я думаю, первый удар надо нанести по Ново-Украинке, — сказал Белаш, ткнув пальцем в карту, — чтобы обезопасить себя с фланга.

Зазвонил телефон, Махно снял трубку. На том конце послышался голос Куриленки:

— Слушай, Нестор, к тебе доставили комиссара Дыбеца. Так?

— Да.

— Так вот, не вздумай его расстрелять. Слышишь?

— Это не я решаю, Василий. Ты же знаешь, суд. А он большевик и этим всё сказано.

— Он в первую очередь замечательный человек, Нестор. Если бы не он, меня бы Дыбенко расстрелял.

— Вот даже как?

— Именно так.

— А за что ж тебя Дыбенко собирался шлёпнуть?

— За то, что я махновец.

— А теперь ты уже не махновец?

— Нет. Я теперь комполка Красной Армии, Махно.

— И что? Теперь не собираешься ко мне?

— Нет.

— Жаль, Вася. У меня уже и Калашников со своей бригадой, и Дерменжи, и Гавриленко. Почему ж тебе не хочется к нам?

— Только не обижайся, Нестор. Потому что у тебя не армия, а бардак, толпа.

У Махно обозначились желваки на скулах, признак приближения гнева.

— Т-так, сынку, продолжай, топчи батьку.

— Я тебе серьёзно, а ты сразу в бутылку.

— Так вот, Вася, у меня сейчас в этом бардаке, как ты выражаешься, 35 тысяч штыков и 12 тысяч сабель. Это, считай, две армии. И мы берёмся наконец за Деникина. А ты со своим полком можешь драпать хоть до Москвы, там уже недалеко осталось. Именно эта «толпа» спасёт вас, «красножопых», о чём я очень сожалею.

— Значит, ты по-прежнему против Советской власти?

— Ох, и дурак ты, Вася, сколько со мной провоевал и ни хрена не понял. Я против большевиков и особенно против Чека, которая пытается забрать всю власть в стране. Ты что, ослеп? Ну ничего, Вася, они тебе скоро очи протрут; помяни моё слово, прибежишь к батьке.

— Ну ладно, Нестор Иванович, не будем спорить. Вернёмся к Дыбецу, я прошу тебя, не тронь его. А?

— Ты так о нём печёшься, словно он тебе отец родной.

— Угадал, Нестор, угадал. Позволь тебе заметить, и среди большевиков есть хорошие люди.

— Угу, как Троцкий, например, — съязвил Махно.

— А причём тут Троцкий?

— Он тоже, как и ты, ненавидит «толпу», борется за порядок. И ещё Ворошилов, вот два сапога пара.

— Ворошилова уже убрали, на армии Егоров.

— Давно было пора. Хотя жаль, мне очень хотелось с ним встретиться. Это — сволочь каких поискать. Одной рукой вручал мне орден, другой готовил западню. Хорошо Лева Голик отсоветовал ехать к нему.

— Но я ж тебе сказал, Ворошилова уже нет.

— Не горюй, Вася, такому ценному специалисту у большевиков всегда найдётся работа.

— Ты опять уходишь от прямого ответа, Нестор. Я о Дыбеце, а ты мне о Ворошилове.

— Ладно. Разберёмся.

— Кстати, с ним вместе жена Роза, кажется, тебе знакомая.

— Я сказал разберёмся, — Махно бросил трубку, потёр зябко руки. — Куриленко звонил.

— Когда он придёт? — спросил Чубенко.

— Не собирается. Ну да ладно, жареный петух клюнет, прибежит как миленький.

— Жаль, — вздохнул Белаш. — Хороший командир, для кавалерии не сыщешь лучшего.

— Слушай, Виктор, там у нас за караулом некий комиссар. Дыбец с женой Розой, ты бы сходил, поговорил с ним. Что-то Куриленко шибко о нём хлопочет. Розу-то я знаю по тюрьме, отличный товарищ. Анархистка. Неужто перекрасилась под мужа?

— Дыбеца во время восстания в Новом Буге свои же арестовали и нам привели.

— Знаю. Вот потолкуй с ним, что за человек. Не станет Куриленко за сволочь заступаться.

Выписав на себя допуск и прихлопнув на него печать, Белаш отправился в караулку. Карнач встретил начальство корректно, без тени заискивания, что понравилось Белашу, тоже как и Куриленко любившему порядок. Видимо, у новоспасовцев это в крови.

Начальник караула прочёл допуск, вполне удовлетворившись им, пригласил:

— Прошу, товарищ Белаш. Он во второй камере.

— С женой?

— Нет, у нас женщины отдельно.

И это понравилось начальнику штаба. Белаш вошёл в крохотную камеру, в полутьме едва угадав человека, сидевшего на голой койке.

— Здравствуйте, Степан Семёнович.

— Здравствуйте... кажется, Белаш?

— Да. Виктор Фёдорович.

— Что нового, Виктор Фёдорович?

— Новое то, что следствие в отношении вас закончено, вы признаны виновным в преследовании махновцев и даже в расстреле их.

— Ну, я догадываюсь о приговоре, — сказал Дыбец и пригласил: — Садитесь, товарищ Белаш, чего же стоите?

Белаш присел на койку и, уже несколько освоившись с полумраком, рассмотрел лицо комиссара, оно и впрямь было привлекательным и умным.

— Но у вас вдруг сыскался защитник.

— Кто же?

— Куриленко.

— A-а, Вася, — улыбнулся Дыбец. — Отличный боец и товарищ.

— Я знаю, мы с ним земляки. Он говорит, что вы его в своё время от расстрела спасли.

— Да, было дело. Когда Махно оставил фронт и его объявили вне закона, Дыбенко вдруг звонит мне: «Пришли ко мне Куриленко». «Зачем?» — спрашиваю. «Надо», — отвечает. Ну, думаю, расстреляет ведь парня, у нас это скоро. Вызываю его к себе, говорю, так, мол, и так, дело дрянь, надо тебе, Вася, спрятаться. «Как спрятаться?» — спрашивает. А так: «Состриги этот свой соломенный хохол, а то его за версту видно. Посажу тебя в отдел снабжения, сапоги считать. Гроза пройдёт, явишься. Если вдруг налетит Дыбенко, заройся хоть в землю, нона глаза не являйся». И что думаешь? Дыбенко опять звонит: «Где Куриленко? Почему не прислал?» Отвечаю: «Исчез куда-то, товарищ начдив». Так что думаешь, через две недели приходит Куриленко и говорит: «Или расстреливайте, или дайте дело». Говорю ему: ничего тебе дать не могу, а вот если сам сформируешь кавалерийский полк... Он рад без памяти, на глазах слёзы: «Спасибо за доверие. Через неделю полк в конном строю пройдёт перед тобой». И что думаешь? Сформировал ведь именно за неделю. Да разве такого парня можно расстреливать?