Киевская Русь - Георгий Вернадский

Константин затем подчеркивает важность для славянского народа – как любого другого – услышать Евангелие и иметь книги на своем родном языке. «И учил Святой Павел: пять слов на родном языке скорее научат людей, чем тысяча чужих слов». Идеи Константина развил митрополит Иларион Киевский, который сказал, что новая вера требует нового языка, как новое вино – новых мехов²⁶⁸. Принимая во внимание увлеченность славянских книжников того периода языком и литературой, можно предположить, что по крайней мере некоторые из них интересовались тем, что теперь мы называем славянской филологией.

Свидетельством такого интереса является сочинение «О [славянских] буквах», написанное Храбром, болгарским монахом десятого века²⁶⁹. Это замечательное исследование о происхождении славянского алфавита. Самая ранняя из известных рукописных копий этого исследования, список бывшей Синодальной библиотеки в Москве, датирована 1348 г. Нет сомнений, однако, что эта работа была известна на Руси и в исследуемый нами период.

Хотя новая славянская литература уже родилась, так сказать, пуповина, соединяющая ее с матерью – византийской литературой, не была отрезана сразу. Работу по переводу с греческого на славянский, начатую св. Кириллом и Мефодием в Моравии в девятом веке и продолженную их учениками в Болгарии в десятом веке, с успехом возобновил в одиннадцатом веке Ярослав Мудрый в Киеве. Зависимость славянской науки от византийской литературы предполагает наличие в тот период значительного количества профессиональных переводчиков, образованных людей, которые знают оба языка. Некоторые были греками, другие – болгарами; однако были среди них и русские.

Совершенно очевидно, что в работе они использовали какие‐то ранние грамматики и словари. И действительно, существуют доказательства, свидетельствующие, что русские книжники того времени были знакомы с так называемой «скедографией» – искусством правильного употребления слов. Византийские скедографические труды обычно содержали и основные грамматические правила, и комментарии о значениях слова. Такие труды составлялись в алфавитном порядке. В своем полемическом послании священнику Фоме митрополит Климент допускает, что учитель Фомы, некий Григорий, знает «альфу и бету и грамматику на все двадцать четыре буквы [греческого алфавита]», но добавляет (не говоря о себе), что среди людей под его руководством тоже есть хорошо знающие свои альфы и беты. Ссылка, несомненно, на изучение скедографических сочинений²⁷⁰.

Некоторые из переводчиков, приглашенных Ярославом I, возможно, преподавали греческий язык в киевских школах. В смоленских школах второй половины двенадцатого века, вероятно, преподавались и латинский, и греческий. То, что в Киеве в одиннадцатом веке были учителя и других языков, следует из упомянутого выше «Поучения» Владимира Мономаха, в котором он говорит, что его отец, Всеволод I, сидя в Киеве, знал пять языков (русский, разумеется, в это число не входит).

Поскольку первая жена Всеволода была византийской принцессой, а вторая – половецкой княжной, мы можем быть уверены, что он знал греческий язык и язык половцев. Каковы же три других изученных им языка, можно только предполагать. Вероятнее всего, это были латинский, норвежский и косожский.

Юриспруденция

В Западной Европе в Средние века две правовые системы соперничали между собой: германское и римское право. Поскольку германские племена завоевали одну за другой бывшие провинции Римской империи, они принесли с собой собственные обычаи и традиции, имевшие для них обязательную силу. Постепенно тевтонское право восторжествовало над римским почти на всем Западе. Однако в Южной Европе римское право не было забыто полностью, а с конца одиннадцатого века интерес к нему возрождается благодаря работе так называемых «глоссаторов», или комментаторов, «дигестов» Юстиниана. Юридическая школа в Болонье являлась главным центром исследований глоссаторов в двенадцатом столетии. Это течение в юриспруденции в конце концов привело к так называемому «принятию римского права» в большинстве стран континентальной Европы. Процесс принятия продолжался несколько веков; в Германии, например, это произошло только в конце пятнадцатого столетия.

На Руси юриспруденция развивалась по другому пути. Русь никогда не входила в состав Римской империи. Поэтому славянское обычное право, во многих отношениях сходное с германским, составило собственную основу русского права. Но поскольку Русь была связана географически и экономически с Византийской империей, она испытывала влияние византийской юриспруденции еще до принятия христианства. В этом отношении особенно важны русско-византийские договоры десятого века.

Византийское право, исключая, конечно, церковное право, было прямым историческим продолжением римского права. Именно в ранний византийский период, в правление Юстиниана, произошла окончательная кодификация римского права. Таким образом, через Византию русские рано познакомились с римским правом. Византийские собрания церковных канонов и указов императоров относительно церкви известны как Номоканоны. Существует несколько их вариантов. Из «Церковного устава» св. Владимира мы знаем, что он обращался к одному из этих собраний. По-русски Номоканон назвали «Кормчей»²⁷¹.

Что касается византийского гражданского права, то наиболее популярные монографии, такие, как «Эклога», «Прохирон» и «Номос Георгикос» (Земледельческий закон), были хорошо известны в средневековой Руси. Выдержки из «Эклоги» и «Прохирона» – если не полные их тексты – появились в славянском переводе в киевский период. «Земледельческий закон» был переведен, вероятно, в конце двенадцатого или начале тринадцатого века.