Король холопов - Юзеф Игнаций Крашевский

— Ты этому веришь? — рассмеялся Боньча. — Я, нет. За что Господь его будет наказывать, если он не виновен?

Кохан смолчал.

— Пускай он только женится, — добавил Добек, — я слышал, что он выбрал себе невесту по вкусу и по нраву, и когда у него родится сын, то старуха будет уличена во лжи.

— Да, — шепнул Кохан, — та, которую ему сватает чех; очень пришлась ему по вкусу, но какой прок от этого; говорят, что она его боится и не хочет.

Добек возмутился.

— Если б это было так, то пусть поищет другую, их достаточно. Лишь бы ему не сосватали опять немку. Немцев в роде Ганса фон Пфортена у нас слишком много наплодилось при дворе и в городах. Если б мы еще получили королеву немку, то с ней нахлынули бы придворные и челядь!.. Хоть удирай тогда на конец света.

Разговаривая таким образом, они не заметили, что при последних словах Добека медленно приблизился к ним мужчина, немного старше их обоих, высокий, толстый, шарообразный, с рыжеватыми волосами, с веснушками на лице, на котором выражались гордость и презрение, как будто он считал себя гораздо выше всех тех, на которых он смотрел, и стал подслушивать их разговор. Он вздрогнул, услышав в устах Добека свое имя: Ганс фон Пфортен. Это был немец, несколько лет уже находившийся на службе у короля; ему часто поручали устройство гонок и турниров по западному обычаю. Уверенный в расположении короля, вспыльчивый, гордый, он часто имел столкновения с Добеком Боньчей, который являлся судьей в его спорах с придворными.

Услышав то, что говорили о нем и о немцах, Ганс громко фыркнул и послал их к чертям.

Добек очнулся от изумления, взглянул на него исподлобья, улыбнулся и воскликнул:

— Посмотрите на этого шваба, как ему мои слова не пришлись по вкусу! А я тебе, проклятый немчура, еще раз повторю: Убирайтесь вы все отсюда к тому же самому дьяволу, о котором ты только что вспоминал, или обратно в свою страну. Вы нам тут на наших родных нивах воздух портите».

Немец, ворча, ухватился, за рукоятку меча.

— Молчи ты такой-сякой! — крикнул он. — Молчи! Немцы зловонный запах издают! А между тем вы вынуждены всему учиться у них! Чем вы были бы без нас? Чем? Вы бы до сих пор еще одевались в звериные шкуры!

Не дав ему окончить, Добек величественно с сознанием своего достоинства, без запальчивости поднялся со своего места.

— Наша земля тебя вскормила, ты питаешься нашим хлебом… Молчи, ты — проходимец! — сказал он повелительным тоном.

— Ты мне не можешь запретить говорить! — воскликнул Ганс возмущенный. — Нет, не можешь!

Сделав неожиданно шаг вперед, он вынул меч.

Добек не тронулся с места и не думал прибегать к оружию. Закусив губы и стараясь сохранить самообладание, он воскликнул:

— Ступай же прочь отсюда, пока ты цел! Трогайся живей, ты, немчура! Иначе плохо будет.

— С тобою плохо будет! — крикнул Ганс, поднимая меч, как будто собираясь напасть на беззащитного.

В мгновение ока Добек набросился на немца и, схватив его руку, в которой он держал меч, как железными тисками, он выхватил из его рук оружие и начал бить своего противника. Не успел тяжеловесный немец осмотреться, как он уже лежал на земле, а удары на него сыпались один за другим, пока железный клинок не разломался на куски. Ганс, припертый к земле, тщетно делал усилия, чтобы освободиться от Добка, обрушившегося на него всей тяжестью.

— Friede, Herr! Friede, Herr![3] — стонал он, думая, что пришел его последний час, потому что Добек, давно точивший зубы против него, безжалостно наделял его ударами.

На этот шум сбежалась челядь, и со всех сторон прибежали слуги, женщины, придворные, которые, услышав непонятные для них слова, со смехом перевирая их, повторяли:

— Фредро! Фредро! Добка называют Фредрой! Что это означает?..

К счастью побежденного, Добек не был мстителен и не жаждал крови; поколотив изрядно свою жертву, он ее бросил, не желая над ней издеваться.

Поднимаясь со смехом с земли, Боньча взглянул на толпу, которая вдруг стихла, и, к ужасу своему, увидел короля, стоявшего на расстоянии трех шагов.

Казимир, возвращавшийся с охоты, услышав шум, сошел с коня и прямо направился к сборищу; грозно, но вместе с тем и с иронической улыбкой, он глядел на Добека, стоявшего перед ним, как преступник.

В эту эпоху своей жизни Казимир был очень красив. Высокого роста, хорошо сложенный, во цвете сил и здоровья, с благородным лицом, которому оттенок печали придавал особенную привлекательность, он имел в себе что-то величественное, смягченное необычайной кротостью, и вовсе не был горд.

Одетый в охотничий костюм с рожком, привешенным через плечо, с бархатной шапочкой на голове, в плаще и с мечом у пояса, Казимир стоял подбоченившись и переводил глаза с Боньчи на немца, который, весь в пыли, со стоном поднимался с земли и, увидев короля, обратился к нему с жалобой…

— Кто начал? В чем дело? — спросил Казимир, обращаясь к Кохану.

— Немец первый схватился за меч! — возразил Рава.

— Видишь, Ганс! — воскликнул король. — Ты получил по заслугам.

Боньче король погрозил пальцем.

— А ты, чуть что, готов людей убивать, — произнес он, обращаясь к Боньче, и, быстро отвернувшись от него, ушел.

Этим все кончилось; но в тот же вечер король в шутку назвал Боньчу «Фредрой», и это прозвище так и осталось за ним и впоследствии перешло на его род.

Один лишь Кохан догадался, почему Казимир так быстро возвратился с охоты: ожидали известий из Праги, от короля Яна и его сына, маркграфа Карла.

Казимир, благодаря всемогущему презренному металлу, помирился и заключил союз с королем Яном, с этим пылким, беспокойным воинственным рыцарем, предпринимавшим всевозможные походы и постоянно нуждавшимся в деньгах. Бывшие недавно враги теперь стали союзниками.

Чешский король Ян получил разрешение иметь в своем гербе маленького польского орла, который был изображен на знамени рядом с чешскими львами, с тем чтобы отказаться от всяких притязаний на корону. Ему отдали Силезию, а кроме того, Казимир дал ему отступного несколько десятков тысяч.

За эту дружбу не было слишком дорого заплачено, потому что король Ян ему служил опорой против крестоносцев. Теперь дело шло о том, чтобы стать в более