Савва Морозов. Смерть во спасение - Аркадий Савеличев

Без докторской просьбы укладываясь на холодный кожаный диван, Савва пожаловался:

— Когда в седле — еще понятно, но чего же от безделья‑то нога разболелась?

— Ясное дело, все болезни от нервов. Пора бы знать, Савва Тимофеевич. Плесни еще, а потом мы твою ноженьку и помнем как следует.

— Плесни сам, — кивнул Савва на буфетец. — Иль дорогу забыл? Мне тоже немного.

Свой стопарик костолом мгновенно отправил в пасть, а Савва Тимофеевич не успел.

Камердинер, а за ним и истопник примчались. Оба ошалелые.

— Веревка!

— Бомба на вьюшке!

Гвалт — хоть святых выноси. Он оставил доктора-костолома в одиночку маяться у раскрытого буфетца и вышел в каминный зал. Книжные шкафы, большой гостевой стол благоразумно были отодвинуты от камина. Остались только орехового дерева низенький стол, да три коврами застланных кресла. Над каминной вьюшкой болтается крепкая, крученая бечева!

— Что еще такое?

— Коробка на вьюшке!

— Обернуто что‑то!..

— Да что — бомба же, говорю!..

Это уже дворецкий, оттолкнув истопников и камердинера, подал голос.

С улицы, потрясая поднятым кинжалом, несся по лестнице черногорец Николай.

Кажется, шутить не приходилось. О бомбах кое‑что и Савва Морозов знал. Не на его ли денежки молодцы Бориса Савинкова грохнули главного жандарма Плеве?

Но то не ненавистный Плеве, то кареты министров и губернаторов. При чем здесь фабрикант Морозов?

Едва удержал Николая, который взмахом кинжала чуть было не полоснул по дурацкой бечеве.

— Нэ! Кто обижай хозяина?!

Савва Тимофеевич обнял его за могучие, верные плечи и тихонько оттолкнул:

— Никто не обижает. Иди, Николай, к дверям. Если и будет обида, она войдет через двери.

— Нэ войдет!

Николай с топотом унесся обратно, врублевские русалки испуганно вздрогнули.

— Ничего здесь не трогать, — отходя к телефону, велел Савва.

Ничего не попишешь, надо звонить Трепову — такому же злокозненному жандарму, как и Плеве.

Обер-полицеймейстер самолично к аппарату, конечно, не подходит. Адъютанты толкутся в приемной. Хорошо, если дежурит та шельма, которая любит заливать глотку коньяком в морозовском кабинете. Узнает ли голос хозяина, да и захочет ли узнать?

Узнал‑таки!

— Какими судьбам, Савва Тимофеевич?

— Бомбовыми! Сам еще не уехал в Петербург?

— Собирается. Сейчас у себя дома. Я чем могу помочь?

— Снаряди‑ка, братец, ко мне побыстрее полицию. Какой‑то прохвост, кажется, бомбу мне в камин подложил!

— Ай-ай-ай, Савва Тимофеевич! Наши гаврики — аллюр три креста к тебе!

Нет, капитан Джунковский все‑таки молодец. В укор генералу Рейнботу тоже ухлестывает за Зинаидой, ну и пускай. Все‑таки побаивается Морозова — как бы не подмочил его репутацию по своей горячности. Генерала Трепова в Петербург переводят — его прочат в адъютанты к великому князю Сергею Александровичу — царскому наместнику и правителю Москвы. Видимо, всерьез распорядился, потому что сейчас же встречные звонки пошли:

— Едут!

— Уже!

Строго говоря, ни Трепову, ни Джунковскому делать тут нечего. Поболтать кочергой в камине. если не грохнет. любой дурак сможет. Вот только не надерутся ли его подопечные в каком кабаке по дороге?

Нет, не надрались. В предвкушении, что у Саввы Морозова и получше пойло найдется. Целой оравой, гремя «селедками», на второй этаж взлетели. Во главе с самим капитаном Джунковским.

— Что?

— Когда?

— Где?!

Савва Тимофеевич бронзовой кочергой, с которой расхаживал по залу, ткнул в сторону каминной вьюшки:

— Осторожнее только. Кажется, дело нечисто.

— Не беспокойтесь, Савва Тимофеевич, — заверил Джунковский, — мы даже взрывника прихватили.

Из‑за спины его показался не кто иной, как бывший морозовский инженер — Леонид Красин!

Скромно, но изящно одетый, в шляпе и черных перчатках. Он кивнул хозяину, будто и не знавал никогда, но для него явно сказал:

— При полицейском управлении создан антитеррористический отдел. Да, после убийства несчастного генерала Плеве. — чуть заметная улыбка незримо для других в бороде погасла. — Я ведаю разминированием всяких опасных игрушек. Господа! — кивнул своим.

— Прошу всех отойти в дальний угол.

Савва только что распорядился, чтоб полицейские оглоеды, прежде чем подступить к камину, выпили и закусили. Они не чванились. Как же! У Морозова да не выкушать законную чарочку? Сейчас пришлось с рюмками и бутербродами отбегать в безопасное место.

Савва Тимофеевич, конечно, остался у камина. Как же, хозяин!

— Вот, обслуживаю. — был тихий шепот. — Одни ставят бомбы, другие их обезвреживают. Хозяин! — до приказа возвысился голос. — Извольте и вы отойти в сторону.

Савва Тимофеевич отошел к толпящимся следователям и «селедочникам» и тоже принял поданную Джунковским чарку, думая: «Ну дела! Красин. и в полиции?»

Между тем тот осторожно снял с вышки картонную коробку — и мелким-мелким, кошачьим шажком двинулся в сторону лестницы. Кажется, он знал, что это такое. Шествие во двор добрых десяток минут продолжалось. До глухого каменного дровянника — был там когда‑то погреб, но его засыпали, а стенам нашли новое применение. Инженер колдовал под прикрытием этих стен. Тем не менее, все толпились поодаль, наблюдая за инженером. Когда он закончил, то позвал:

— Господа, извольте удостовериться.

Он держал в руках запаянную стеклянную колбочку, наполненную какой‑то жидкостью. На дне колбочки лежал порядочный кусок свинца.

— Это взрыватель, господа. Соляная кислота, обычный сахар, кое‑что еще добавляется. Свинец? Стоит встряхнуть колбу, как свинцовое грузило разобьет ее, образуется гремучая смесь, от которой и сдетонирует динамит. Сам по себе детонатор не опасен, — размахнулся и швырнул колбу шагов на десять.

Раздался хлопок, не громче того, если бы взорвали пару охотничьих патронов.

— Елочная хлопушка!

— Чем забавляются немытые террористы!..

Инженер, смахнув напряжение с лица, — видно, эти полчаса дались ему нелегко, — достал портсигар, одну перчатку сбросил, закурил и повеселевшим голосом откликнулся:

— Да, это только взрыватель. Но динамиту в коробке. — Он развернул завязанный в холщовую тряпицу сверток. — Этого динамиту хватило бы, чтоб весь особняк господина Морозова разнести вдребезги. Думаю, досталось бы домам и на соседней улице. Серьезные шалуны тут баловались!