Мистика древних курганов - Евгений Яровой

Как, например, объяснить то странное чувство, которое возникло у меня однажды при находке впускного сарматского погребения. Оно находилось в насыпи одного из курганов, и стоило только приступить к расчистке, как я уже точно знал, что здесь лежит молодая и красивая женщина. Во время работы я почти воочию видел ее размытый облик и до сих пор помню необъяснимое ощущение ее присутствия. Не сомневаюсь, что это была миниатюрная, прекрасно сложенная девушка из зажиточного сарматского рода. Как бы в подтверждение этого, из-под кисточки постепенно появлялись бронзовое круглое зеркальце, богатое, со вкусом подобранное ожерелье из полудрагоценных камней, изящные сережки из бронзы и остатки бисера из расшитых ими мягких кожаных сапог. Самое поразительное, что антропологи точно подтвердили мои ощущения: женщине действительно было 18–20 лет, и ее рост не превышал 160 сантиметров. Но я знаю гораздо больше. Она была еще модницей и хохотушкой, любила украшения и красивую одежду, прекрасно ездила на коне. Откуда знаю? Не могу объяснить, но почему-то в этом твердо уверен! Ее лицо размыто, но длинные стройные ноги, ладная фигурка и красочная свободная одежда отчетливо проявились где-то в подкорке сознания. Подобные ощущения ни до, ни после этого случая со мной не повторялись, но об аналогичных ощущениях рассказывали мне некоторые коллеги.

Близким к ним могу назвать лишь свои «отношения» со скифским царем, пластическую реконструкцию которого выполнили в Полтаве. Почти у всех, кто видел его бюст, возникали различные, но сильные впечатления. Так, одна из журналисток газеты пожаловалась, что после написанного репортажа царь снился ей несколько ночей и ее еще долго мучили кошмары. У меня же его портрет вызывает неосознанную симпатию и стойкое впечатление, что она взаимна. В этом же мне признался и автор реконструкции.

Можно не обращать внимания на различные странности, происходящие при раскопках, но, когда начинаешь их анализировать, невольно задумываешься. Видимо, не случайно в последние два года активных исследований, которые еще по инерции продолжались после развала страны, в Молдавии были сделаны редчайшие открытия могильника медно-каменного века, киммерийского кургана и богатейшего аланского захоронения. Почему-то такого изобилия находок не наблюдалось за последние десятилетия.

Ошибался английский философ XVII века Томас Гоббс, когда описал первобытного человека как живущего без искусства, письма и общества, а его жизнь как «одинокую, нищую, ужасную, дикую и короткую». В его определении есть лишь одна истина: действительно, продолжительность жизни наших предков зачастую была значительно меньше современной. Но материалы курганов показывают, что наши предки жили полнокровной и по-своему прекрасной и чистой жизнью. В полном согласии с природой, в бесхитростном общении друг с другом и окружающим миром они жили сегодняшним днем, почти не задумываясь о будущем. При этом они не были лишены сильных чувств и страстей, добродетелей и пороков. Они унесли их с собой в вечность, сконцентрировав свою память в курганах и оставив ее для расшифровки последующим поколениям.

Не случайно один из первых русских археологов, далекий от сентиментальности киевский профессор Федор Иванович Кнауэр неожиданно в сугубо научной работе написал: «Курганы возвышаются как живые памятники давно минувших времен и исчезнувших поколений и как будто говорят: раскройте нас и вы найдете наше сердце!» Видимо, обаяние и скрытая энергетика этих памятников оставила след и в его душе. И это неудивительно! Очарование курганов испытали турецкий путешественник и венецианский дипломат, русский граф и отставной штабс-капитан, польский ученый в Москве и директор народных училищ в Кишиневе, херсонский землевладелец и бессарабский крестьянин… Подобные примеры можно перечислять бесконечно, не говоря уже о профессиональных археологах прошлого и настоящего.

Как-то незаметно курганы вошли в нашу жизнь и совсем ненавязчиво влияют на нее. Мы почти не обращаем на них внимания, но невольно отмечаем, что эти древние холмы оживляют степной пейзаж. Свой след они оставили и в топографии. Курганная батарея Раевского на Бородинском поле, город Курган в Сибири, село Курган в Одесской области, Курганные улицы и переулки в ряде южных городов неожиданно напоминают об этих памятниках. Курганы вошли в русскую и мировую поэзию, литературу и фольклор, нередко они изображены на картинах знаменитых и малоизвестных художников, встречаются на официально утвержденных гербах и отмечены на топографических картах. Только в русской литературе о них писали А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов, А. К. Толстой и Т. Г. Шевченко, П. А. Вяземский и И. А. Бунин, В. Брюсов и М. Волошин. В их названиях отразился огромный и практически не исследованный пласт народного творчества, связанный с историческими событиями, национальными поверьями, легендами и преданиями.

На курганах иногда возникает особое чувство, благодаря которому ты начинаешь понимать очарование дикой степи. Если отрешиться от современности, при желании можно услышать топот и ржание степных табунов, шуршание под ветром никогда не кошенной травы и гортанную песню далекого кочевника. Прекрасно о подобном чувстве, охватившем его на кургане, написал И. А. Бунин: «Курган был дикий, еще ни разу не тронутый плугом. Время его, думал я, навсегда проходит: в вековом забытье он только смутно вспоминает теперь далекое былое, прежние степи и прежних людей, души которых были роднее и ближе ему, лучше нас умели понимать его шепот, полный от века задумчивости пустыни, так много говорящей без слов о ничтожестве земного существования… Песни степей заунывны и тихи, потому что они родились в душе одинокого кочевника, когда лежал он на старом могильном кургане, видел молчаливое небо и тосковал невыразимой тоскою, чуял невнятный голос природы, говорящей нам, что не на земле наша родина.

Я все время думал о старине, о той чудной власти, которая дана прошлому. Откуда она и что значит? Не в ней ли заключаег-ся одна из величайших тайн жизни? И почему она управляет человеком с такой дивной силой?» Пожалуй, лучше не скажешь.