История христианской церкви. Том 2. Доникейское христианство. 100-325 г. по Р. Х. - Филипп Шафф

Среди всех цивилизованных народов во все века существовал обычай увековечивать посредством могильных надписей память о родственниках и друзьях, запечатлять свои чувства любви и уважения, скорби и надежды перед лицом смерти и вечности. В христианских захоронениях было мало возможностей оставлять многословные послания, а потому эпитафии чаще возбуждают любопытство, нежели удовлетворяют его, но, тем не менее, они содержат в поэтической и прозаической форме множество биографических и исторических сведений. Многие кладбища представляют собой нечто вроде летописи церкви, к которой они относятся.

В катакомбах очень много таких могильных надписей, греческих и латинских или странным образом смешанных (латинские слова греческими буквами), часто написанных неумело, неграмотно, искаженно и почти непонятно, с символическими изображениями или без них. Классические языки в то время находились в состоянии упадка, как и классическое красноречие и искусство, а подавляющее большинство христиан были людьми бедными и неграмотными. В более древних эпитафиях указано только имя, иногда возраст и день погребения, но не дата рождения.

Де Росси собрал, классифицировал и истолковал более пятнадцати тысяч эпитафий, сделанных в одном только Риме за первые шесть веков существования церкви, и их количество постоянно растет. Бенедикт XIV основал в 1750 г. Музей христианства и выделил зал в Ватикане для коллекции древних саркофагов. Григорий XVI и Пий IX оказывали ему покровительство. В этой галерее надписей дорогие языческие и простые христианские надписи и саркофаги, размещенные друг против друга у противоположных стен, являют поразительный контраст. Другое важное собрание представлено в музее Кирхера, в Римском колледже, еще одно — в Музее христианства при Берлинском университете[575]. Целая область древних эпитафий, языческих и христианских, из Италии и других стран стала доступна благодаря стараниям и знаниям Грутера, Муратори, Марки, Де Росси, Леблана, Бека, Кирхгофа, Орелли, Моммсена, Генсена, Гюбнера, Уаддингтона, Мак–Кола.

Самая трудная часть в этой области археологии — датирование (в древнейших надписях почти никогда не указывалось дат)[576]. Основной интерес, который они представляют для историка церкви, — отраженные в них религиозные воззрения, насколько их можно установить из нескольких слов.

Характерная особенность христианских эпитафий в сопоставлении с языческими — присутствие в той или иной форме утешительных слов Павла, обращенных к фессалоникийцам: им не следует горевать, как язычникам, лишенным надежды, но надо помнить, что, как Иисус воскрес из мертвых, так Бог воскресит и тех, кто упокоился в Иисусе.

Другими словами, если в языческих эпитафиях редко отражена вера в бессмертие, а смерть часто представлена как вечный сон, могила, последнее пристанище и они проникнуты настроением печали, то христианские эпитафии полны надежды и радости. За прощанием на земле следует приветствие на небесах. Смерть — это лишь краткий сон; душа — со Христом и живет в Боге, тело ждет радостного воскресения. Такова суть и содержание богословия христианских эпитафий. Символ Христа (Ichthys) часто помещался в начале или в конце текста как указание на основание надежды. Снова и снова мы встречаем краткие, но значимые слова: «В мире»[577]; «Покоится в мире»[578]; «Живи в Боге» или «во Христе»; «Живи вечно»[579]; «Нашел покой»; «Бог да оживит твой дух»; «Не плачь, дитя; смерть не вечна» ; «Александр не умер, он живет над звездами, а тело его покоится в этой могиле»[580]; «Здесь Гордиан, курьер из Галлии, замученный за веру, со всей его семьей, покоится в мире. Воздвигла служанка Феофила»[581].

В то же время продолжали использоваться стереотипные языческие эпитафии (но, конечно, не в политеистическом смысле), такие как «посвящено богам погребения» или «отошедшим духам»[582]. Прославляющие эпитеты языческих эпитафий редки[583], но простые выражения естественных привязанностей очень часты, например, «мое нежнейшее дитя»; «нежный маленький агнец»; «мой дражайший муж»; «моя дорогая жена»; «моя невинная голубка»; «мой почтенный отец» или «мать»[584]. Он и она «прожили вместе» (15, 20, 30, 50 или даже 60 лет) «без жалоб или ссор, не обижаясь и не обижая»[585]. Такие воспоминания о супружеском счастье и восхваления таких женских добродетелей, как скромность, целомудрие, сдержанность, усердие часто встречаются и на языческих памятниках и доказывают, что даже в порочном римском обществе, которое описано Ювеналом и сатириками, было много исключений.