Спонтанная покупка - Вероника Генри

ее успокаивала: «Не всем дано получить классическое образование, дорогая. Ты преуспеешь во всем, чем будешь заниматься. Главное – использовать все возможности, которые дает тебе судьба. И слушать свое сердце. У тебя большое сердце, Черри. Оно тебя не подведет».

Слова матери утешили Черри, и вскоре она перестала волноваться, что провалила экзамены для одиннадцатилеток, так как ей разрешили ухаживать за толстыми коричневыми пони по выходным в местной школе верховой езды. Для нее не было большей радости, чем целый день крутиться на конюшне, жевать сэндвичи с ветчиной и печенье, сидя на заборе манежа, а в конце дня выпускать лошадей в поле.

Конечно, к ее четырнадцати годам привлекательность конских замшевых ноздрей и блестящих боков отошла на второй план, так как современная средняя школа могла предложить кое-что поинтереснее. То, чего не было в грамматической школе для девочек. Мальчики Хонишема, сквернословящие, с узкими бедрами и обжигающими руками, будили что-то внутри ее. Правда, проку от их пылкости было едва ли больше, чем от изрядно разбавленного кипятком кофе в «Золотом яйце», где они зависали.

Черри улыбнулась воспоминаниям. Прошло больше пятидесяти лет, а городок почти не изменился. Даже аптека «Бутс» на том же месте. Там Черри купила свою первую губную помаду: бледно-розовую со сладким химическим вкусом, которая делала ее губы еще более пухлыми, точно покусанными пчелами. В то лето, когда она начала красить губы, все изменилось. Все глазели на Черри Николсон – кто с неодобрением, кто с завистью, а кто и с неприкрытым вожделением.

Через две мили она съехала с шоссе и углубилась в сельскую местность; дороги становились все у́же, и вскоре появился черно-белый указатель с надписью: «Рашбрук».

Май был к лицу Рашбруку. Густо заросшие бутнем обочины, яблоневые сады в розовых и белых кружевах, воздух, сладкий от медовой пыльцы. Свет мягкий, не такой резкий, как в разгар лета; трава, деревья и кусты шелестят от ветерка, который то появляется, то исчезает, словно почтительная служанка. Наконец маленькие коттеджи с живописными садиками уступили место скоплению больших домов. Над крышами возвышался церковный шпиль. Сердце деревни. И в этом сердце – Вистерия-хаус.

Последняя возможность попрощаться и сделать окончательную идиотскую проверку – убедиться, что в куске мыла в туалете на первом этаже не застрял бриллиант, хотя Черри прекрасно знала, что никакого бриллианта там нет. Они с братом Тоби несколько месяцев все расчищали и устроили окончательную уборку три недели назад. Все поверхности блестели, и каждое окно сияло. Но сегодня она запрет входную дверь в последний раз. Ключи переданы агенту по недвижимости для новых собственников. Остался один. Ключ, который был у нее с детства. Она отпирала им дверь, когда возвращалась из школы или из конюшни. С потертой синей атласной ленточкой, продетой через дужку в головке. Замок никогда не меняли. Разумеется, это сделают новые хозяева, когда войдут в права собственности, но это случится не ранее полудня.

Нужно зайти в дом напоследок.

Черри проехала между каменными столбиками, отмечающими подъездную дорожку сбоку от дома. У литых чугунных ворот все еще стояла табличка «Продается» с надписью по диагонали: «Продано, до подписания контракт силы не имеет». Баннистеры, супружеская пара из Лондона, покупают дом. Их прельстила близость железнодорожной станции в Хонишеме и скоростная электричка до вокзала Паддингтон.

Расположенный чуть в стороне от дороги, Вистерия-хаус представлял собой квадратное, крепкое и надежное сооружение – идеальный дом для деревенского доктора. Бледно-лиловые вистерии[4], которые дали название дому, были в полном цвету. Черри почувствовала их запах, как только открыла дверцу автомобиля, вспомнив, как аромат поднимался к открытому окну ее спальни каждую весну, возвещая скорое лето.

Она прошла к парадной двери. По обеим сторонам от дорожки были клумбы с лавандой и с красными и белыми тюльпанами. Позже, летом, появятся дельфиниумы, наперстянка, ковер из мелколепестника, плетистые розы, а потом яркие георгины – темно-красные, фиолетовые и оранжевые. Она встала у двери. Вспомнила, как они с братом обнялись и попрощались с домом.

То, что они с Тоби вместе освобождали дом в течение нескольких месяцев, имело терапевтическое действие. Брат приезжал из Йорка, как только ему удавалось вырваться. Их связывало столько воспоминаний… Они заключили мир, простив друг другу все мелкие обиды юности, которые по большей части вызывали теперь смех. Тоби наконец признался, что поцарапал ее пластинку группы Jefferson Airplane, хотя в свое время божился, что и близко к ней не подходил. А кто еще мог это сделать? Черри призналась, что в его день рождения съела последний кусок торта, который он приберег для себя. Она вернулась домой из конюшни и не устояла перед шоколадной глазурью – на ней мама конфетами «Смартис» выложила букву «Т». Черри улыбнулась, вспомнив, каким нарядным казался тот торт. А что за торт был у Герти на ее последний день рождения! Над ним висел тюбик с разноцветными драже «Смартис», и его содержимое рассыпалось по верхушке и по бокам. Какой-то торт, не подчиняющийся закону притяжения! Нынче все должно быть супероригинальным, чтобы челюсть отпадала и можно было выставить фото в «Инстаграме»[5]. Ее душа тосковала по простым и невинным временам. И по материнским объятиям.

После того как из дома вынесли последнюю вещь и было объявлено, что работа закончена, Черри с Тоби поужинали вдвоем в «Лебеде», местном пабе, притулившемся у излучины реки, дальше по улице.

«Знаешь, проблема в том, что мама была умной, – сказал Тоби, накалывая на вилку кусочек жареного картофеля. – Иногда я думаю, умнее папы. Но у нее не было возможности проявить свой ум. Если бы она родилась на пятьдесят лет позже, то стала бы ракетостроителем. Тебе не кажется, что она прожила свою жизнь напрасно, будучи просто женой доктора?»

Кэтрин училась на медсестру и перед самой войной встретила сногсшибательного студента-медика Найджела Николсона.

«Нет! – выпалила Черри. – Она много сделала для этой деревни и ее жителей. Отсутствие карьеры вовсе не означает, что жизнь прожита напрасно».

«Что ты, я не это имел в виду! – поспешил заверить ее Тоби. – Просто не могу не думать, кем бы она стала, если бы родилась в другое время».

«Она прожила счастливую жизнь, – сказала Черри. – И делала других людей счастливыми. Разве это не важно?»

«Мне так ее не хватает! – произнес Тоби. – Даже живя на другом конце страны, я всегда знал, что она есть».

«Да… – Черри обняла старшего брата. – Нам так повезло, что у нас такая мама».

И вот она взяла драгоценный ключ, отперла дверь и распахнула ее в последний раз.