Это - Фай Гогс

которые в подобной откровенности не видят ничего предосудительного; я же склонен думать, что если все, чем Молли может похвастать – это желтоватые нечесаные патлы и лихорадочный блеск глаз, то служба маяком в английском захолустье – далеко не худший вариант ее трудоустройства!

А вот что касается Стеффи, у нее-то как раз было все, чего пожелаешь: и белоснежные струящиеся локоны, и надменные синие глаза, и пухлые алые губы, и сумасшедшая фигура… И, конечно, у нее была грудь! Да не просто грудь, а настоящая бомба с часовым механизмом под одно известное движение:

«В деле «Уволенные Беззащитные Невинные Личные Помощницы Против Сальных Похотливых Начальственных Свиней», внимательно и скрупулезно рассмотрев фотоматериалы из телефона свидетеля Роберта Марша, суд постановляет: дело прекратить, подсудимых освобо… порядок в зале! …порядок! …пристав, выведите из зала суда представителей прессы …п…пристав! …проклятье! …все на «п»!.. вот того с телефоном оставь! …который все снимает втихаря… Эй ты, с телефоном! Иди сюда! Что «ваша честь»? Сорок лет уже «ваша честь»! Вот сюда наведи! Видишь?! Увеличить хочешь? На, увеличивай!!! Теперь видишь?! Да потому, что он снимал ее в зеркале ванной, из коридора… сбоку!!! …А теперь скажи мне… нет, лучше не ты… эй, очкастая… что там у тебя на плакате? «Горите в аду, кобели!» …и когда только написать успела… ах, из дома принесла? Предусмотрительная? Так вот и скажи мне, очкастая, раз такая предусмотрительная: ну а как еще эти парни могли удостовериться, что от них не прячут парочку таких вот малышек?! Как?! Ка-а-ак?!»

Сегодня, по прошествии лет, когда мои мемуары только готовятся увидеть свет, я чувствую, что просто обязан сделать следующее заявление: признаю со стыдом, что речь этого несуществующего судьи далеко не всякой моей читательнице покажется безобидной. Попытки представить автора всего лишь невинной жертвой маскулинных заблуждений и вовсе обречены на позорный крах. Но есть один аргумент, который наверняка избавит меня от ярлыка de mauvais mouton[8] и вернет мне по праву заслуженное место в узком кругу нью-йоркского либерального истеблишмента: на самом деле очередное авторское упражнение в объективации нужно было лишь для того, чтобы отразить заоблачную крутизну его сюжетной арки; оно – что-то вроде десятицентовика, который кладут для памятного фото рядом с тушей выброшенной на берег касатки, в финале счастливо спасаемой мосластыми пляжными шалопаями.

К тому же теперь-то вы, надеюсь, получили некоторое представление о том, насколько Стеффи была хороша? И опять-таки, вам, наверное, интересно: как же мне это удалось? Ну хорошо, берите ручку и пишите: я был напористым, но не навязчивым… записали?.. веселым, но не вульгарным… нежным, но не плаксивым… откровенным, но не…

Пфф, дурачки! Вы опять попались! Всю эту околесицу я когда-то вычитал в «Космо» одной моей подружки. На самом же деле секрет прост: Стеффи, привыкшая к тому, что мужчины тряслись, как зайцы, приближаясь к ней на расстояние, с которого становился различим цвет ее машины, быстро сдалась, потому что я действовал, вместо того чтобы тупо таращиться, пыхтеть и пускать слюни!

– Ладно, – сказала Стеффи, смягчившись. – Садись, и молчок!

Я прошел мимо покрытых толстым слоем инея красавиц, помогавших Стеффи примерять платье, и развалился на диване.

Стеффи исчезла, и спустя несколько минут появилась в другом, кружевном, полупрозрачном, соблазнительно облегающем.

– Ты что, заказала два платья? – спросил я.

– Я заказала три платья.

– С ума сошла? Ты разоришь своего отца! И кстати, я даже отсюда вижу соски. Примерочная у них уже есть, но что им мешало завести мастурбационную?

– Это, кажется, ничего…

– Господи, Стефф – ну какая же ты в нем страшная! Можешь даже выиграть конкурс «Уродина месяца»!

Я запел:

– «Оу-оу-е-е-е, это самая страшная невеста месяца-а-а! Она бросает свой буке-е-ет, и все разбегаюца-а-а!» Кстати, все мои друзья, включая твоего братца, уверены, что я женюсь на тебе из жалости. Глупые идиоты не знают, что есть только одна причина, по которой я делаю это – твоя потрясающая задниц-а-а! И твои деньги. Две причины.

Стеффи, не обращая на меня никакого внимания, медленно поворачивалась, рассматривая себя в зеркале. На ее прекрасном лице появилось мечтательное выражение.

– Ладно, решу позже. А для этого подберите что-нибудь покороче, чтобы не пришлось сильно ушивать, – бросила Стеффи девушкам, пренебрежительно кивнув в мою сторону.

Когда примерно через час мы запихивали многочисленные пакеты в багажник ее «Бентли» (ярко-охристового), она сказала тоном, исключавшим любые возражения:

– Едем к отцу. Соберись!

– Что? Ты забыла, что случилось в последний раз, а? Да у меня, может, шрамы на всю жизнь останутся! Нетушки.

– Все очень просто – будешь кивать и поддакивать: «Да, мистер Марш!» «Конечно, мистер Марш!» …Вообще, когда видишь человека в униформе – любой униформе – на всякий случай лучше помалкивать. Поверь, дорогой: это раз в десять увеличит продолжительность твоей жизни!

– Родная, ты хочешь от меня слишком многого. Он такой серьезный, когда звенит своими медальками. Когда я вижу твоего папашу, единственная возможность не смеяться — это разговаривать, разговаривать…

Но, конечно, мне все равно пришлось согласиться. Эта крошка всегда знала, как получить то, чего она хочет.

Когда мы подъехали к воротам резиденции Маршей, к нам подошел охранник, вооруженный автоматическим оружием. Я вжался в кресло, прикрыв лицо рукой.

– Добрый день, мисс Марш. Этот джентльмен тоже приглашен? – спросил он, окинув меня неприветливым, мягко говоря, взглядом.

– Да, все в порядке, сержант, – ответила Стеффи. – Отец дома?

– Да, мисс, проезжайте.

Мы миновали широкую аллею, обсаженную вековыми дубами, и оказались у крыльца особняка устрашающих размеров. Навстречу нам выбежал Робби.

– Ребята, где вы были? Отец уже два раза спрашивал. Привет, Барби, ты растолстела!

Стеффи молча показала ему свой изящный средний пальчик, и мы вошли в дом. По пути к кабинету генерала я, собираясь с духом, замедлил шаг и сделал вид, что с интересом рассматриваю галерею портретов, изображавших, в основном, каких-то ужасно сердитых мужчин, одетых в парадные военные мундиры. В этом крыле дома я находился впервые, поэтому Стеффи пояснила:

– Это все мои предки, малыш!

Вообще-то, благодаря гуглу я уже кое-что успел узнать про этих ребят. И пока я не начал вам рассказывать, ну-ка, быстро все подкинулись, шапки долой, правую руку к сердцу, и «внемлите с благоговением» (что бы это ни значило):

Первым Маршем, имя которого сохранила для нас история, был Эздра Марш, один из величайших американских миссионеров начала семнадцатого века. Сей доблестный муж полжизни провел