Повести. Дневник - Александр Васильевич Дружинин

и Бенедиктова, что за охота говорить и говорить ерунду! В один из прошлых разов он объявил, что готов, командуя брандером, поджечь всю Англию и с радостью погибнуть! «Из чего ты орешь!» — хотел я сказать ему на это.

Тургенев был мил так, как я его еще никогда не видал. Мне почти совестно, что я до сих пор с ним сух и даже не облобызал его по возвращении. В нем есть милая черта — откровенность, помогающая ему сходиться с людьми, чего у меня нет. Рассказывали скандалезные анекдотцы, события деревенские, говорили о Поль де-Коке, доннах, сельском управлении и Рашели. Разъехались около 8 часов. Дома застал я Жуковского с печальными известиями о здоровье Натальи Дмитриевны. Тик ее мучит нещадно, — что из этого выйдет? Слышал забавный анекдот о ликерной конфетке и припас его для субботы и воскресенья.

Суббота, 20 <19> дек<абря>.

В четверг встал ранее обыкновенного, немного поработал, получил от Г<алиев>ской глупейшее письмо о пишущем столе и манускрипты[483]. Холод неслыханный. Проехал на выставку, ибо то был мой день, — там застал Криштафовича (при раздаче билетов) и некоего Казнакова, юношу средних лет с какой-то дубовой, коренастой и неприятной наружностью. Почти никто не являлся брать билеты; роздано их было штук 30. Потом на минуту приехал Инсарский, который мне нравится. Но Казнаков мне не нравится вовсе. Зажгли лампы, и народу стало являться несколько более. Дождавшись 3 3/4 часов, я вышел на улицу, к удивлению моему, без головной боли. Обедал у Дюссо, дорого и не совсем хорошо, но все лучше, чем у Луи, который неописанная свинья. Со мной сидел Арапетов, и мы довольно много беседовали. Дендизм сокрушает этого человека, но он довольно забавен и даже, я думаю, добр. Но сходиться с ним можно только faute de mieux[484]. Оттуда к Лизе на ее квартиру, где я никогда не был. Квартира неизящна, хотя в ней много хороших вещей, мебели, есть часы и канделабры. Видел ее тетку и Марью Федоровну, которой пора бы умереть. Оттуда мы поехали, proh pudor![485] к Новому мосту[486]. Вернулся домой довольно поздно, от усталости не мог читать, но голова не болела.

Пятницу провел я в трудах, с небольшой зубной болью, вечером ездил в полк, видел Савона, Мейера, Смирнова и Александра Семеновича, который второй месяц уже в лихорадке. Кажется, что он себя расстроил ужасно.

Сделаем по вчерашнему совету моего портного расчет моим доходам за этот месяц и приблизительно расходам.

Расход. Октябрь. Получено от Некрасова — 150 Уплата Гр<игорию?> — 100 от Старчевского — 200 — М. — 75 Ноябрь. От Некр<асова> — 50 — Лангу — 70 или 95, не помню. Декабрь. От Старчевского — 125,35 20 проц. — 25 L<isette?> — 40, да 25, да мел<очью?> Пелю — 13 Всего 560 р. сер. Около 400

Стало быть, на menus plaisirs[487] вышло около 150 в три м<еся>ца, менее чем в три. Постараемся припомнить, куда.

Дагерротипы — 7. Обеды пол. — 10. Увеселения — 15. Подарки — 10. Вино — 10. Книги и театры — 10.

Вот сколько ушло между рук, рублям 100 следов не отыскивается.

Баланс. Янв<арь>. От Некрасова пол<учено> — 400 | Старчевск<ого> — 200 | 600 Долги: брату — 75 | за освещение пол<овина?> — 25 | в запасе за В. Скотта. за Ванновск<ого> обед — 10 | Лангу — 25 | уже уплачено. Каменскому — 50 Федотовские — 50 Непредвиденные — 15 — 250

Понедельник, 21 дек<абря>.

В субботу — обед у меня. Дрентельн, Григорович, брат, Михайлов (подаривший мне очень милую свою идиллическую повесть «Святки»[488]) и Каменский. Пили бургонское и madere sercial, рекомендованную мне Раулем. Михайлов оказал весь приапизм[489] своей натуры — чуть заговорили о доннах, — он за шляпу и навострил лыжи. Каменский спал после обеда, Григорович был не очень мил. Вечер у Ахматовой. Я был в духе, видел там Гаевского. Говорили о Галиевской, о Никитенкином вечере, о Гр. Данилевском, за которого я заступался. Л<изавета> Н<иколаевна> совсем похерила ужины, это очень не хорошо, — недурно то, что у меня всегда есть ужин дома. В будущий вторник обедаем с доннами, а в четверг фестен у Краевского. Капгер женится!

В воскресенье обедал у Панаева. Сократ, Фет (этот драгун нестерпим со своими высшими взглядами!), офицеры Панаевы, Лизавета Яковлевна. Я смешил публику, рассказывая о конфетах с ликером. Часов в 7 Сократ пропал, и я вознамерился его накрыть. Я ушел, побродил в Пассаже, тщетно выискивая хорошенькое личико в толпе, наконец в 9 часов очутился у Маевских. Смотрю, Сократ там и покраснел ужасно. Я подсмеивался над ним, рисовал плевелов и совершенно нечаянно сделал схожий портрет Панаева. Дамы любезны, как обыкновенно. — Н. мне опять стала немножко нравиться. Ругали m-me Сенковскую, без этого я жить не могу. Ушел опять без ужина, ужинал дома и ужинал скверно.

Некрасов, дождавшись 21 числа, вдруг взвалил на меня «Письма Иногор<однего> подп<исчи>ка»! «Не диво написать о книге, прочитав ее, — вот напиши о ней не читавши!»[490]. Замечу, кстати, мое суеверие: сегодни понедельник, и я не хочу начинать новой работы. Сегодни поутру писал письма к Персену и Обольянинову. Вчера заезжал я к брату, видел там Своева (его посылают в Москву), детей застал здоровыми, а Олиньку с преужасным флюсом.

Четверг, 24 дек<абря>.

Ай! какой пропуск, и еще