Футбол 1860 года. Объяли меня воды до души моей… - Кэндзабуро Оэ

случае должны означать эти английские слова. Подросток сделал шаг вперед, но тут же навалился всей тяжестью на перила и, не удержав равновесия, стал сползать на пол, всем своим видом требуя, чтобы ему протянули руку. Но руку, которую протянул Исана – другая была прижата к носу, – мальчишка, за минуту до того со смехом наблюдавший за ним, решительно оттолкнул. Между бровями у него пролегла глубокая складка, а глаза, затуманенные от жара, были полны ненависти и злобы. Он что-то прорычал по-волчьи и недобро сверкнул глазами. Дверь в комнату была закрыта, в прихожей было темнее, чем обычно, от этого сверкавшие у ног Исана глаза мальчишки казались еще злее и враждебнее. Инаго, обняв мальчишку, помогла ему встать на ноги. Поднимаясь с ним по винтовой лестнице, она сказала:

– До этого ребята остерегались вас, а когда вы так смешно полетели с велосипеда, они стали относиться к вам совсем по-другому.

– Но уважать, видимо, не начали, – горько усмехнувшись, сказал Исана.

Исана думал, что Дзин, заждавшись его, уже заснул. Если бы он не спал и все еще рассматривал ботанический атлас, то уж наверняка по-своему отреагировал бы на то, что творилось в убежище и за его стенами. Например, засмеялся бы тоненьким голоском, подражая смеху Инаго и подростка.

Но Дзин уже проснулся, причем такого пробуждения Исана не наблюдал еще ни разу за всю их совместную затворническую жизнь. В комнате, куда и днем бойницы не особенно щедро пропускали свет и поэтому царил полумрак, на диване лежал Дзин, устремив взгляд в потолок. Магнитофон у него на коленях, поблескивая светло-коричневой лентой, издавал тихое шипение. Если же на самом деле магнитофон не включен, подумал Исана, значит, он повредил слух при падении с велосипеда. Казалось, что Дзин, прислушиваясь к шипению, погрузился в мир безмолвия. Но потом Исана понял, что для Дзина существует и настоящий звук. Конец тянувшегося из магнитофона тонкого шнура достигал его уха. Через наушник Дзин слушал магнитофон, а, чтобы посторонние шумы ему не мешали, другое ухо прикрыл ладонью…

– Послушай, Дзин! – позвал Исана, но Дзин лишь чуть приподнял голову и больше никак не реагировал на возглас отца.

Исана тоже, разумеется, знал о существовании мешочка, в котором находились принадлежности к магнитофону и запасные сопротивления. Но, наполняя убежище голосами птиц, Исана не подумал о том, что магнитофонные записи можно слушать через наушник. Когда Дзин хотел слушать голоса птиц, Исана тоже погружался в птичьи голоса, наполнявшие убежище, – так изо дня в день текла их жизнь, поэтому наушник не имел для них никакого смысла. Наушник был просто не нужен. Но вторгшаяся в их жизнь девчонка, а возможно, и мечущийся на третьем этаже в жару мальчишка, вероятно, терпеть не могут птичьих голосов. И самое удивительное, что Дзин, не привыкший к общению ни с кем, кроме Исана, безропотно подчинился настояниям девчонки и вот теперь с увлечением отдается новой забаве, прижав руку к уху с такой силой, что даже пальцы побелели, и при этом игнорирует кого? – самого Исана…

Исана знал, что, отключи он сейчас, когда Дзин слушает голоса птиц, наушник, невыразимый страх поглотит крохотный мозг сына. В тот момент, когда магнитофон воспроизводит мельчайшие, с маковое зернышко, подробности птичьих голосов, установить контакт с сыном невозможно.

Исана прислонился к стене, он дышал открытым ртом, поскольку из носа все еще шла кровь и он прижимал к нему рукав джемпера, и вид у него был довольно глупый. Он так и не пришел в себя после падения, да к тому же лишился сочувствия сына, и казался себе всеми забытым и одиноким, забытым на дрейфующей льдине, когда вокруг его тела и разума бушует безбрежный океан насилия. У него оставался единственный выход: воззвать к душам китов, плавающих в этом безбрежном океане. Их дурацкий способ развлекаться просто смешон. Таких ребят, готовых находить развлечение в чем угодно, я видел только среди своих однолеток в те годы, когда был ребенком. Но ведь им-то уже по восемнадцать-девятнадцать лет. Свалившись с велосипеда, я устроил для них великолепный спектакль. Да, все их поведение говорило о безграничной жестокости. Почему же все-таки они так нагло смеялись? Бесчувственно и беззастенчиво?

Воззвав к душам китов, Исана удалось глазами бесчувственно и беззастенчиво смеющихся подростков взглянуть на свое падение. Происшедшее хотя и комично, но это еще терпимая неудача. Кроме того, они научили Дзина пользоваться наушником, что для самого Дзина отнюдь не бесполезно. Наконец, с тех пор как они заперлись в убежище, им обоим не хватало именно общения с чужими людьми. Исана сидел, уткнувшись лицом в колени; кровотечение из носа прекратилось. Дзин наконец вынул наушник, и продолжая зажимать рукой ухо, в котором все еще слышалось муравьиное шуршание, другую положил на живот. Желудок Исана стал резонировать в такт сигналам, которые подавал пустой желудок сына. Дзин послал Исана улыбку – так, постепенно разливаясь во все стороны, распускается поле цветов.

– Дзин, видишь, я пришел, – чувствуя, как рябью улыбки подернулось его лицо, приветствовал Исана сына, вернувшегося к нему из-под влияния девчонки.

– Да, ты пришел, – сказал Дзин.

– Я упал с велосипеда, но все обошлось. Это хорошо, правда?

– Да, это хорошо.

– Я тебе когда-нибудь объясню, как нужно падать. – Исана почувствовал даже удовлетворение от физических усилий, которые ему пришлось приложить, почувствовал, что во всем теле установился некий баланс между болью и успокоением. – Давай поедим рис с курицей, Дзин. Дзин будет есть рис с курицей.

– Будет есть рис с курицей, – сказал Дзин и пошел вслед за Исана в кухню.

Тут Исана вспомнил, что оставил на огне кастрюлю, в которой вместе с рисом варилась курица. Он знал, что рис не подгорит, поскольку в кастрюлю он налил много воды, и был спокоен. Но если курицу оставить в кастрюле минут на тридцать, она станет как резиновая. Вместе с Дзином он нырнул в пар, наполнявший кухню, и услышал тихое побулькивание – рис спокойно варился. Облако пара, вырвавшись в открытую дверь комнаты, стало таять. Точно возникнув из пара, на тарелке, поблескивая капельками жира, лежала половинка курицы.

– Эта девчонка вынула курицу, – сказал Исана с естественной радостью, связанной с чувством голода, который он испытывал. – Курица спасена.

– Да, курица спасена, – сказал Дзин с неподдельным удовольствием.

Срезав мясо с ножек, крылышек, ребрышек, Исана положил его в кастрюлю и посолил. Потом разложил по тарелкам, сдобрив кунжутным маслом и соей, и приготовил овощной гарнир. Он приготовил его в отдельных мисочках не только для себя и Дзина, но и для тех, кто жил