Монгольский след - Кристиан Гарсен

сестры. Он подошел к полной женщине и сначала попытался поговорить с ней: о солнце, нагревшем ей голову, из-за чего может случиться тепловой удар, потом о замершей на месте лисице, которую он еще сверху заметил вдали, и об орле, парившем в вышине в поисках хорошо упитанного сурка, потом о красоте озера, затем о могуществе снов, о своей способности комментировать их прямо в процессе и управлять ими по своему желанию. Например, в курсе ли она, что в действительности ее не существует, что она — всего лишь часть его сна? Или, интересно, не пробовала ли она сама управлять снами? Однако полная женщина продолжала лежать спиной к нему, не хотела просыпаться и не могла поддержать разговор. Тогда он присел рядом с ней и попытался понять, кто эта женщина, откуда она взялась, и почему он вообразил ее именно такой. Но ответа он не нашел. Усилившийся уличный шум и резкие однообразные аккорды, звучавшие из комнаты сестры, угрожали вытащить его на тот уровень сознания, возвращаться на который он пока что не хотел. Поэтому он сказал себе, что нужно действовать быстро. Он встал, спустил штаны и задрал подол юбки из грубой ткани, в которую была одета молодая женщина. Не без труда перевернул ее на живот, соединил указательный и средний палец правой руки и просунул их между толстыми мягкими ляжками до кустика волос над щелью, нежными ловкими ласками начал ее увлажнять. Молодая женщина так и не проснулась, но довольно скоро стала ощутимо более приветливой, и Чэнь Ванлинь, известный также как Чэнь-Костлявый и Чэнь-Крысиная-Мордочка, сумел с наслаждением проникнуть в нее, как если бы перед ним была одна из коз дяди Омсума, — этого нового сравнения он тоже не понял.

2. Чэнь-Костлявый кое-что предлагает своей сестре Чэнь-Кротихе

Чэнь Ванлинь проснулся весь еще возбужденный от воспоминания о двух потрясающих ягодицах, которые он только что месил обеими руками, погружаясь при этом в глубины женщины, уснувшей на берегу огромного синего озера, и первым же делом решил высказать кое-что своей младшей сестре Сюэчэнь, иначе Снежному Утру, которая обычно сидела в соседней комнате если не уткнув нос в сухой учебник по алгебре или в роман на английском, то слушая, врубив на полную громкость, поразительно пустую западную попсу. Она жила через стену, и Чэнь-Костлявый очень тяготился таким соседством.

— Сюэчэнь, — крикнул он, стукнув кулаком по перегородке, — убавь громкость, зараза!

Сюэчэнь подчинилась без возражений. Ванлинь сел на кровати, посмотрел на часы — было уже больше десяти, присмотрелся к запачканным простыням и ощутил горький стыд. Поднялся и распахнул окно. Трафик у подножия многоэтажки казался бесконечным, автомобили ползли по проспекту тяжелой змеей, словно вязкая жидкость из протекающей бочки. Ванлинь сказал себе, что было бы интересно приложить теории механики жидкостей к автомобильному движению с учетом уличных пробок, наметил себе написать свои соображения по этому поводу, но вскоре передумал, предположив, что кто-нибудь уже давно сделал что-то подобное. Хватило нескольких секунд, чтобы небольшая комната наполнилась запахом выхлопных газов и перекличкой клаксонов.

Ванлинь и Сюэчэнь жили под одной крышей уже два года, с тех пор как их родители погибли в дорожной аварии. Им в то время было одному двадцать, другой восемнадцать лет. Близких родственников у них не осталось, если не считать дядю и двоюродного брата по материнской линии в Улан-Баторе — с ними они были едва знакомы, а также дядю и двоюродного брата со стороны отца в Нью-Йорке — этих не знали вообще. Их мать была монголкой, с отцом, инженером по гражданскому строительству, она познакомилась четверть века назад в Улан-Баторе, где он был в командировке — участвовал в возведении большой международной гостиницы в восточной части города. На момент смерти родителей Ванлинь жил в двухкомнатной съемной квартире с богатым приятелем-холостяком, а Сюэчэнь — в однокомнатной, за четвертой кольцевой дорогой, вместе с тремя другими студентками-математичка-ми. Они решили съехаться и пожить в маленькой квартирке родителей, в которой жили с рождения. Располагалась он в центе Пекина, в районе Чунвэньмэнь[10].

— Сюэчэнь, — крикнул Ванлинь по дороге в ванную, — какое озеро самое древнее в мире?

Сюэчэнь подняла глаза к потолку. «Что за странный вопрос».

— Байкал, наверное, — ответила она через перегородку.

— А, ну да, я так и думал. Ты и сама там была?

— Да.

— Ну и какой он?

Сюэчэнь протяжно вздохнула, с сожалением отложила пышный многочлен третьей степени, распрямила спину и поправила очки на носу. «Какой он?» У Ванлиня всегда был талант задавать дурацкие вопросы. Она снова вздохнула — достаточно сильно, чтобы он услышал.

— Синий! — крикнула она и опять уткнулась в книгу.

Разговоры с Сюэчэнь часто были односложными, длились обычно не более пары минут. Сам-то Ванлинь был довольно болтлив и с трудом мог вынести такое дозированное общение — за исключением, конечно, периодов, когда он писал. В такие времена отношения между братом и сестрой были просто отличные: каждый сидел у себя в комнате: она занималась решением сложных уравнений одно абсурднее другого или изучала невероятные теоремы, которые ни разу в жизни ей не понадобятся для чего бы то ни было, — по крайней мере, так говорит Чэнь-Костлявый, сам же он сочиняет странные истории, безжизненные и бесполезные, которые иногда публикует один литературный журнал, но это только потому, что руководит журналом его приятель, — так, во всяком случае, считает Сюэчэнь-Кротиха.

Ванлинь вышел из ванной с голым торсом, взъерошенный, с полотенцем на плече — именно так и делают, как он видел, некоторые американские актеры в некоторых фильмах. Он был уверен, что в этот момент он похож на Ричарда Гира[11] в фильме «Красотка». Постучался в дверь комнаты сестры.

— Чего тебе?

— Сюэчэнь, — спросил он, войдя, — когда ты ездила в Россию?

Она бросила на него поверх очков взгляд, который ясно давал понять, что она не находит ничего общего между своим братом и Ричардом Гиром, да и кем бы то ни было еще.

— Ну… в прошлом году, в июне, после экзаменов.

— Вместе с Вэньцзе и Хуэйминь, наверное?

— Вместе с Вэньцзе и Хуэйминь, да, — снова вздохнула она.

— Ты это точно помнишь, правда?

— Ну да.

— Красивый он, должно быть, — Байкал, а?

Сюэчэнь встала, взяла из небольшой коробки, стоявшей на радиаторе, пакетик чая, бросила его в чашку, точным сухим жестом нажала кнопку на кипятильнике, всунутом между двумя стопками книг.

— Ладно. К чему ты клонишь — можешь, наконец, сказать?

Ванлинь потупил взгляд.

— Сюэчэнь, я вот подумал, не следует ли и мне съездить