Илиада - Гомер

Вспыхнувши гневом, ему отвечал Ахиллес быстроногий:

«Ты одурачил, Заступник, меня, меж богами вреднейший,

В поле отвлекший от стен! Не то еще много б троянцев

Землю глодало зубами, назад в Илион не вернувшись!

Славы великой меня ты лишил. Спасти же троянцев

Было не трудно тебе: не боялся ты в будущем мести!

Как я б тебе отомстил, если б это мне было возможно!»

Так он ответил и, жаром горя боевым, устремился

К городу снова, как конь с колесницей, награды берущий;

По полю быстро, легко он летит, над землей расстилаясь.

Так же стремительно двигал Пелид и ступни, и колени.

Первым старец Приам Ахиллеса увидел глазами.

По полю несся он, словно звезда, снаряженьем сверкая, —

Словно звезда, что под осень восходит и ярким сияньем

В мраке ночном средь бесчисленных звезд выделяется в небе.

«Пес Ориона» — такое названье звезде этой дали.

Всех она ярче блестит, но знаменьем грозным бывает

И лихорадки с собою тяжелые смертным приносит.

Так же и медь на груди у бегущего ярко сверкала.

Вскрикнул старик, и руки воздел, и бить себя начал

По голове. И, глубоко стеная, любезному сыну

Начал кричать, умоляя его. Но тот оставался

Пред воротами, пылая желаньем сразиться с Пелидом.

К Гектору руки старик протянул и жалостно молвил:

«Гектор! Не жди ты, дитя мое милое, этого мужа

Там, один, вдалеке от других! Ахиллесом сраженный,

Скоро ты гибель найдешь, ибо много тебя он сильнее,

Грозный! О, если б он так же, как мне, стал мил и бессмертным!

Скоро б собаки его и коршуны в клочья порвали,

В поле лежащего! Страшная скорбь мне покинула б сердце!

Доблестных много сынов он лишил меня в битвах кровавых,

Иль умертвив, иль пленив и продавши на остров далекий.

Да и сейчас я в числе воротившихся в город троянцев

Двух сыновей моих милых увидеть не мог, — Ликаона

И Полидора, рожденных владычицей жен Лаофоей.

Если же в лагере живы они, то, как время настанет,

Золотом выкуп и медью внесем мы; довольно их в доме:

Выдал мне Альт престарелый за дочерью много сокровищ.

Если ж погибли они и спустились в жилище Аида,

Горе большое лишь мне да матери, их породившим.

Все остальные троянцы скорбеть о них будут не долго, —

Только бы ты не погиб, усмиренный копьем Ахиллеса!

Ну же, дитя мое, в стены войди, чтоб остаться спасеньем

Трои сынам и троянкам, чтоб славы большой не доставить

Сыну Пелея, чтоб милой ты жизни и сам не лишился.

Да и меня пожалей, — ведь еще я живу и в сознанье, —

Жалкий, несчастный! Родитель Кронид мне пошлет на пороге

Старости жребий ужасный. О, много придется мне видеть!

Гибнущих видеть сынов, дочерей, увлекаемых в рабство,

Спальни громимые их, младенцев, еще несмышленых,

С ярою злобой в ужасной резне разбиваемых оземь,

В гибельных видеть ахейских руках невесток плененных!

Псы и меня самого перед дверью моей напоследок,

Алчные, будут терзать, когда кто-нибудь, поразивши

Острою медью меня, из членов дух мой исторгнет.

Сторожевые собаки, — их выкормил сам у столов я, —

Крови напившись моей, одурелые, лягут у двери.

Юноша, павший в бою, пронзенный губительной медью,

Выглядеть будет пристойно, лежи он хоть так, хоть иначе.

Весь он и мертвый прекрасен, где б тело его ни открылось.

Если ж седой подбородок и голову, если срамные

Части нагие у старца убитого псы оскверняют, —

Горестней зрелища нет для смертнорожденных несчастных».

Сыну он так говорил и, за волосы взявшись седые,

Из головы вырывал их. Но духа его не склонил он.

Мать, со своей стороны, заливалася в горе слезами,

Платье рукой распахнула, другою на грудь указала

И обратилась в слезах со словами крылатыми к сыну:

«Гектор, сын мой! Хоть это почти, и над матерью сжалься!

Если когда-нибудь грудью я слезы твои прекращала,

Вспомни об этом, мой сын, и с врагом нападающим бейся

Из-за стены городской, а один впереди не сражайся!

Если тебя он, жестокий, убьет, то не будешь оплакан

Ты на постели ни мною, рожденье и отпрыск мой милый,

Ни многодарной женою, а будешь от нас ты далеко

Перед судами ахейцев собаками резвыми съеден!»

Так они к милому сыну, рыдая, слова обращали,

Жарко его умоляя. Но духа его не склонили.

Молча он ждал приближенья огромного сына Пелея.

Так же, как путника горный дракон выжидает в пещере,

Трав ядовитых наевшись, исполненный ярости страшной.

Грозным он взглядом глядит, извиваясь у входа в пещеру.

Так же и Гектор стоял, неугасным охваченный пылом,

К выступу башни внизу свой блистающий щит прислонивши.

И обратился, смутясь, к своему он отважному сердцу:

«Горе мне! Если отсюда в ворота и в стены я скроюсь,

Первый же Пулидамант мне поставит в упрек, что троянцев

Он мне совет подавал назад отвести к Илиону

В ту злополучную ночь, как Пелид поднялся богоравный.

Я не послушал его. А на много б то было полезней!

Нынче ж, когда мой народ безрассудством своим погубил я,

Я и троянцев стыжусь, и длинноодеждных троянок,

Чтоб не сказал кто-нибудь, и родом, и доблестью худший:

«Гектор народ погубил, на свою понадеявшись силу!»

Так говорить они будут. Гораздо мне лучше тогда бы,

В схватке один на один умертвив Ахиллеса, вернуться

Иль под рукою его перед городом славно погибнуть.

Или, может быть, лучше и выпуклый щит мой, и крепкий

Шлем на землю сложить и, пику к стене прислонивши,

Прямо навстречу пойти безупречному сыну Пелея

И обещаться обратно отдать Атреидам Елену,

Вместе же с ней и большие богатства, которые в Трою

В полых своих кораблях увез Александр, что и было

Ссоры началом. А кроме того предложу поделиться

С ними богатствами всеми, которые город хранит наш,

После ж с троянских старейшин я клятву бы взял, обязав их,

Чтоб ничего не скрывали, но, сколько богатств ни хранится

В городе нашем прекрасном, на две разделили бы части.

Но для чего мое сердце волнуют подобные думы?

Нечего мне к Ахиллесу итти! Мольбы не почтит он,